Наш главный хулиган сочинил совершенно жуткую историю. Про очень злого парня-якудзу. Хотя, правда, тот скорее людей доставал. Скорее уж хулиган-янки. И чего он там только ни творил! Мы понимали, что много глупости и жестоких шуток, но наш главный хулиган зачитал ту историю с такими интонациями, что мы постоянно смеялись. И даже учитель местами. История была длинная, аж на семнадцати страницах. Макото читал ее, не утомляясь. Охрип к пятнадцатой странице, но все равно рвался дочитать. Его просили поберечь горло, но он упирался, мол, за шесть лет в школе впервые его так долго и так внимательно слушали, со всею ерундой, которую он говорит. Ему дали выпить воды — целую банку подарили — но это помогло только на полстраницы. С большим трудом учитель уговорил его отдать дочитать другому мальчику. Макото, понурившись, согласился и вернулся на свое место.

Другой мальчик старался читать громко и четко, но волновался и запинался иногда. А еще, в отличие от Макото, он не изображал на своем лице шок или гнев, когда жертвы главного героя изумлялись или злились, не изображал радость, когда главный герой радовался новой «удачной» проделке или счастливо уходил от разъяренных преследователей, или когда он сам уходил и люди радовались, что от него отделались. Словом, его было слушать уже не интересно. Эх, а так интересно все начиналось!

— Кажется, из тебя получится хороший комик, — подмигнул учитель Макото.

— Правда? — растерялся тот, — Я просто похулиганить решил.

— Может даже, будешь поддерживать ракуго, — мечтательно сказал учитель.

— Лучше уж мандзай! — проворчал мальчик.

— Почему мандзай? — пожилой мужчина вздрогнул.

— Там можно лупить другого, — честно сознался Макото, — И зрителям это нравится.

Учитель тяжело вздохнул — явно не был поклонником грубого и черного юмора — и позвал следующего подготовившего задание.

Следующие ученики — три мальчика и одна девочка — читали скучно. Да и истории были простые. Ну, скучно же слушать, как герой каждое утро встает, чистит зубы, расчесывается, моется, завтракает, идет на работу! Тем более, три или шесть раз за рассказ.

Но у этих детей мечты были самые обычные. Учитель, правда, вздохнул, услышав от девочки, что она хочет работать и делать карьеру: ему было привычнее, чтоб женщины мечтали выйти замуж и стать домохозяйками, воспитывать детей. Тем более, что детей у этой девочки в рассказе не было лет до тридцати. Но, впрочем, по сравнению с приключениями, выдуманными нашим хулиганом, ее история была доброй и приличной, так что учитель оставил свое мнение о лучшем предназначении женщины при себе.

Потом вышла девочка, которая начала читать про девочку, которая много болела — кстати, как и она сама — а потом стала медсестрой, чтобы помогать людям. Кто-то ляпнул, что что-то такое было в Кэнди-Кэнди, но кроме того мальчишки то анимэ больше никто не смотрел, так что мы не поняли, в чем было дело. Ну, кроме того, что там героиня тоже стала медсестрой.

— Какая хорошая мечта, помогать другим! — заулыбался наш учитель, — Ты уже точно решила?

Смущенно потупившись и покраснев, наша тихоня серьезно кивнула. Ого! Человеку всего двенадцать лет, а у нее уже есть такая милая мечта и даже решено, чем она будет заниматься в будущем! Кажется, не только я одна смотрела на нее завистливо. Но она, впрочем, наших взглядов не заметила, потому что все еще смущенно смотрела в пол. И тихо-тихо проскользнула на свое место, у окна, вдали, прежде, чем ее отпустили. И мы решили ее не трогать. Все равно она уже все решила. Сама за себя. Серьезный человек!

Потом выступала я, вооружившись бутылкой с водой помимо листков бумаги, помня о трудностях Макото.

Меня слушали молча, что меня очень пугало, но я все равно не останавливалась. Дома я уже раз двадцать прочла и почти наизусть запомнила, так что читала без запинки, почти не подсматривая в текст. Тем более, что это была моя история. Читала — и мне ярко вспоминалась картина из комнаты Синдзиро со старой дворянской усадьбой. И будто сама шла по старому дому аристократов, по саду…

Дочитав историю моей Хару, замолкла и робко подняла взгляд на всех. Они смотрели на меня с такими серьезными лицами, что мне не по себе стало.

— Это точно ты написала? — строго спросил учитель.

Он… меня обвиняет?.. Что я… ее украла?!

Возмущенно выдохнула:

— Конечно, я! Я же ее почти наизусть знаю!

Но старый мужчина смотрел на меня недоверчиво. Укоризненно даже. Добавил растерянно:

— Как такая маленькая девочка могла написать такую серьезную взрослую историю?

Едва не сказала: «Но я же читала взрослые книжки!», но испугалась об этом рассказывать — и промолчала.

— Но признайся честно, Сеоко, — укоризненно произнес учитель, — Где ты взяла эту историю? В какой книге подсмотрела такой сюжет? И эти стихи?

Робко сказала:

— Стихи я взяла из старых антологий. Манъесю, Кокинвакасю. И другие. А историю придумала сама. Правда, я прежде читала истории того периода о любви. Тоска по любви и все такое.

— Но ты еще дитя, — он вздохнул, — Откуда тебе знать чувства взрослых?

И почему взрослые думают, будто дети ничего не понимают?!

— Все-таки, признайся, где ты ее украла? — не отставал он.

Мир помутнел: мои глаза заволоклись слезами.

— Вы были моим любимым учителем, — сказала я, чувствуя, как слезинка скатилась по моей левой щеке, — Вы и ваши уроки. То, что вы были добры ко мне и к другим ученикам. Но вы сказали, что я украла эту историю. Хотя я придумала ее сама. Я вас больше не люблю. Я вас ненавижу!

Смяла листы с моей первой историей и швырнула их на пол. И почему-то убежала.

Подальше от этого класса.

Подальше от этой глупой школы.

Подальше от этого глупого старого учителя, который мне не поверил.

Бежала, размазывая по лицу слезы.

Тень приметила у забора, остановилась. Синдзиро?..

Торопливо бросилась туда, но на той улице было пусто. Только чуть-чуть шуршали ветки или птицы на ветках дерева, которое там росло. Но тень была человеческая. А человек не смог бы за несколько секунд взобраться на высокое дерево. Синдзиро бы не смог.

И побрела дальше по улице, уже не утирая слезы.

Мне очень хотелось встретить Синдзиро. Именно его. Очень хотелось, чтобы он снова подарил мне пирожок-рыбку. Но его не было.

Я даже прошла мимо его магазина в надежде хотя бы мельком увидеть его, нарушив мое твердое решение избегать этой дороги. Но магазинчик сладостей сегодня был закрыт, и привычной толпы поклонниц-покупательниц там не было. Даже тут… Его нет.

Не помню, сколько шла. Помню только, что много плакала. Что люди даже оглядывались на меня. Женщины в основном, которые домохозяйки. А их мужья еще были на работе. А дети — в школе или университете. Но сегодня никто не подошел ко мне. Никому не было до меня дела. И даже маме. Предательница! Она бросила меня и ушла! Она до сих пор не вернулась! И, может быть, она больше не вернется никогда.