оказались вне зоны видимости. Было слышно, как гитлеровцы бегают по краю площадки, стреляют и что-то кричат.

С серым лицом майор скрючился над сугробом, и его вырвало. Судя по тому, как беспорядочно метался его взгляд, у него кружилась голова.

— Дайте осмотрю рану, — не утерпев, потребовала Катя.

— Назад! — Он был не в себе, глаза лихорадочно горели. — Немедленно проверь рацию, проверь питание.

Катя порадовалась, что успела застегнуть футляры, потому что рация и батареи работали безупречно, шкала светилась. Закрепив антенну в щели скалы, она мучительно долго вызывала штаб.

— Я Стриж, я Стриж…

Сигнал не проходил, хоть плачь. Она украдкой перекрестила передатчик.

Один из лётчиков, представившийся младшим лейтенантом Кононовым, перевязал рану майору Зубову. Имя второго лётчика звучало красиво и необычно — Ринат. Называясь, он попробовал улыбнуться замёрзшими губами:

— Лейтенант Ринат Валиулин.

Потом лётчики ушли и вернулись одетые в немецкие шинели. Выражение их лиц было смущенное и злое.

— Я Стриж, я Стриж.

Если бы азбука Морзе умела кричать, то Катин вопль услышали бы на другом конце света. Устойчивый сигнал пришёл вместе с гулом моторов.

— Наши летят! — воскликнул лейтенант Валиулин. — Вижу эскадрилью «Петляковых», за ними «Яки». Ура!

— Тихо, лейтенант. — Голос майора звучал глухо, но твёрдо. Он поддержал рукой голову. — Не мешай радисту.

Катя прижала к уху наушники и сразу услышала позывные стрелка:

— Я Град, я Град. Нахожусь над целью.

— Я Стриж. Вас вижу. Цель справа. Напротив полыньи в озере. Там остатки самолёта.

Едва низкий самолётный гул заполнил собой всё пространство над озером, из скалы по бомбардировщикам ударили зенитки. И сразу же оглушительно и страшно начали взрываться наши бомбы. Воздух гремел и пылал, скручивая дым в чёрные канаты, прошитые огненными брызгами. Земля под ногами ходила ходуном. Вверх летели камни, комья промёрзшей земли, лёд, снег. По щекам хлестал горячий ветер.

— Первое звено отбомбилось, сейчас пойдёт второе! — проорал сержант Кононов, выглядывая из щели между скал.

Майор Зубов выдвинулся вперёд, отстранив Катю ладонью.

— Уходим, быстро.

Они побежали вперёд, вдоль береговой кромки, не обращая внимания на таблички заграждения. Немцев нигде не было.

Отсюда хорошо виделось, как бомбардировщики заходят на второй круг.

— Пешечки, дорогие пешечки, — ласково бормотал Ринат. — Эх, и отличная машина — Пе-2, руки сами к штурвалу тянутся.

В уши жаркой болью ворвалась мощная волна взрыва. Она шла от места попадания как рокочущий вал, сметающий с лица земли всё живое. Чтобы не лопнули барабанные перепонки, Катя открыла рот, увидев, что лётчики тоже разинули рты, а майор с восторгом в голосе закричал:

— Бомба попала в склад снарядов. Быстро зарывайтесь в снег!

Он тяжело навалился сверху на Катю, прикрыв её своим телом. Нога неудобно подвернулась в коленке, но майор не позволял шевелиться, пока самолёты не улетели. Взрывы не прекращались, и небо закрывала чёрная туча.

Майор выпрямился. Окровавленный, с чёрным отёком на половине лица. Лейтенант Валиулин поддержал его под руку.

Майор вытер разбитую губу:

— Я поздравляю вас, ребята!

Он кричал, но Катя его еле слышала. Она смотрела на холодное солнце, прорывающееся сквозь жирно поблескивающий дым, и чувствовала себя так, словно у неё вдруг выросли два крыла. Хотелось сжать кулаки, петь, прыгать, стрелять в воздух.

Вместо этого Катя обтёрла снегом лицо и начала сворачивать рацию. Майор сказал, что предстоит добраться до партизан, а оттуда их разведгруппу переправят самолётом. Четыре человека были десантированы сюда, и четыре человека отправляются обратно, только теперь в другом составе.

При мысли о Мохове и Пидкиймухе у Кати задрожали губы, и она приложила к ним палец, чтоб не всхлипнуть.

* * *

Русский фронт глазами немцев.

Генерал Гюнтер Блюментритт, начальник штаба 4-й армии:

«Поведение русских даже в первом бою разительно отличалось от поведения поляков и союзников, потерпевших поражение на Западном фронте.

Даже оказавшись в кольце окружения, русские стойко оборонялись».

Военный врач Коралл:

«Русские, выбравшись из кювета, поползли к нам и начали бросать в нас гранаты. Мы выстрелами из пистолетов припугнули их, затем стали пробираться к своим».

«Они сражались до последнего, даже раненые и те не подпускали нас к себе. Один русский сержант, безоружный, со страшной раной в плече, бросился на наших с сапёрной лопаткой, но его тут же пристрелили. Безумие, самое настоящее безумие. Они дрались как звери и погибали десятками».

Артиллерист Вернер Адамчик:

«Если ему верить, всё оказалось мрачнее некуда. Красные бьются насмерть, несмотря ни на какие потери. Хотя наступление идёт быстрыми темпами, всё равно непонятно, когда и чем всё это закончится, к тому же у русских больше людей, намного больше».

«Я сразу понял, что они боролись до конца и отступать не собирались. Если это не героизм, то что же? Неужели одни только комиссары гнали их на смерть? Как-то не похоже. Не видно было среди них комиссарских трупов»[58].

* * *

Судя по интенсивности боевых заданий, Сергей чувствовал, что на Ленинградском фронте готовится грандиозное событие.

Каждую ночь ему снился прорыв блокады. Он представлялся как невское наводнение. Сначала по Ладоге шла маленькая рябь, потом ветер вздымал волны, которые начинали раскачивать зеркало озера, и, наконец, вобрав мощь северной осени, на город катила огромная нагонная волна. С бушующей силой она заставляла Неву повернуть вспять, захлёстывая гранитные набережные и смывая препятствия.

Сейчас такой волной готовилась стать Красная армия.

— Отвлекаем силы противника. Не даём ему передышки. Ведём рельсовую войну, — неустанно твердил командир отряда капитан Жежелев.

И партизаны отвлекали, взрывали, поджигали, блокировали. Тот месяц, что Сергей был в отряде, показался ему целым годом, потому что события стремительно летели кувырком, как пущенные под откос поезда. Каждый божий день новая операция — впору звёздочки на капоте рисовать, жаль, что полуторка на дно ушла.

За это время он успел сдружиться со всеми, даже с сумрачным Шмелём, а с Ненашевым и Ванькой поселился в одной землянке. Землянку в шесть квадратных метров выкопали самостоятельно, до седьмого пота дробя ломами мёрзлый грунт. Сверху сделали три наката брёвен, а в день новоселья получили особо важное задание на вражеском аэродроме.

Приказ вывести из строя самолёты в партизанский лагерь принесла девчушка-связная. Её звали Наташа. Она была тихой, как мышка, с серыми косичками из-под платка и в сером заношенном пальтишке. Такая пройдёт мимо — не заметишь. В этот раз она прибежала ни свет ни заря и сразу прошла в землянку Жежелева.

Командир сидел на нарах с босыми ногами и тянул кипяток из поллитровой жестяной кружки.