полосы минных полей вдоль правого берега расположили больше тысячи подвесных зарядов — их предстояло привести в действие электрическим током перед моментом выхода на лёд передовых частей.

Телефонная и радиосвязь всюду была налажена и проверена.

Замершие на марше части и соединения ждали приказа к наступлению. Дух атаки буквально витал в морозном воздухе, нетерпеливо подгоняя время тактического затишья.

Катя чувствовала, что сейчас как никогда вся армия представляла собой единый молот, который вскоре размахнётся и будет бить и бить в одну цель, расплющивая вражеские армады и разрывая в клочья линии фронта.

«Говорят, что Россия сердится. Россия не сердится, Россия сосредотачивается», — в последнее время Катя часто вспоминала знаменитые слова канцлера Горчакова, разосланные им в депеше по посольствам.

Она так часто думала о наступлении, что ночью ей приснился рукопашный бой. Мелькающие руки, блеск холодного оружия, крики, кровь. Она проснулась в холодном поту и не сразу сообразила, что находится не в окопе, а на территории военной части в старой школе, приспособленной под казарму офицерского состава. В маленьком закутке, выделенном ей старшиной, рядом с койкой стояла табуретка, на которую Катя положила планшет с письмом от Егора Андреевича и Варвары Николаевны. Переписываться с родными разведчикам разрешалось, главное, не указывать, где и кем служишь. Первая весточка полетела в Ленинград вскоре после возвращения с первого задания. Точнее, это были две ласточки, потому что Катя послала два одинаковых письма — Егору Андреевичу и Варваре Николаевне, в расчёте, что если одно затеряется, то другое дойдёт.

Взбив подушку повыше, Катя достала из планшета письмо, просто чтобы ещё раз подержать бумагу, написанную Серёжиной мамой. В письме о Серёже не было ни строчки, значит, он по-прежнему числится пропавшим без вести.

Катя тихонько вздохнула.

Светящаяся стрелка часов показывала три утра. Надо успеть набраться сил, потому что завтра спать не придётся — в ночь вылет. В полученном приказе говорилось, что группе разведки во главе с майором Зубовым и его помощником сержантом-радистом Зайцевой и приданным им охранением из трёх парашютистов-автоматчиков предписывается сразу же после приземления приступить к выполнению задания разведывательного характера. Что делать, в приказе не говорилось, но майор Зубов имел исчерпывающие инструкции.

Прежде майора Зубова Кате довелось видеть лишь однажды — сразу по возвращении от деда.

Он показался ей мрачным и заносчивым. Тогда её потребовали с докладом к начальнику штаба — полковнику с тихим голосом и жёсткими как сталь глазами. Кроме начштаба в кабинете находился пожилой, лысоватый майор среднего роста. Тренируя описание словесного портрета, Катя сумела заметить широкий нос, ершистые брови и резкие морщины, сбегавшие от уголков рта.

При её появлении он встал и, не взглянув, вышел из кабинета.

— С майором Зубовым работать не доводилось? — спросил полковник, и сам себе ответил: — Ничего, всё ещё впереди.

Письмо в руке грело душу тёплым угольком из домашней печи. Катя повернулась на бок и принялась размышлять о предстоящем вылете и о том, что немного обидно не принимать самостоятельных решений, а служить чем-то вроде живого радиопередатчика. Если бы учёные изобрели, к примеру, телефон без проводов, который можно носить с собой, то зачем тогда радисты вообще?

…Вылет был назначен на четыре часа утра. Погода стояла отменная — с лёгким морозцем, украсившим небо яркими звёздами, похожими на застывшие взрывы гранат. Когда шли к самолёту, снег хрустко скрипел под ногами. Впереди майор Зубов, за ним Катя и замыкающие автоматчики. Все в белых маскировочных комбинезонах, за плечами вещмешки, автоматы. У Кати — рация и комплект питания.

После того как штаб дал добро на вылет, Зубов подвёл Катю к бойцам охранения. Одинаково сложенные, они резко отличались по внешнему виду — один белобрысый и очень курносый, а другой чернобровый и черноокий, как девушка.

— Знакомьтесь, сержант Зайцева. Рядовые Мохов и Пидкуймуха.

Чтобы не фыркнуть от смеха, Кате потребовалось усилие. Спрятав усмешку, она пожала им руки и резко отвернулась под тяжёлым взглядом майора Зубова. Ей не хотелось давать майору повод заподозрить себя в легкомыслии: девушка в армии такой же боец, как все остальные, без всяких скидок на женский пол.

В салоне самолёта царил холод, который казался вечным. По мере набора высоты он сгущался, пока не превратился в ледяной нож, вспарывающий лёгкие.

Авиационные двигатели действовали на нервы и давили на барабанные перепонки, плюс машина то и дело ныряла в воздушные ямы. Катя заметила, как на шее Мохова судорожно ходит кадык. Его явно тошнило. Лицо Пидкиймухи хранило замкнутое выражение, не изменившееся даже тогда, когда пилот выкрикнул команду приготовиться к прыжку.

Майор поднял голову и обвёл глазами свою команду. Катя думала, что он сейчас скажет что-то резкое. Но Зубов улыбнулся одним уголком рта:

— В час добрый…

«…да во святой», — автоматически довершила фразу Катя, потому что так всегда их с Олей провожала в школу Олина бабушка.

* * *

Жгут из ветра на секунду подбросил Катю кверху, но почти сразу же её с силой потянуло к земле, маятником качающейся перед глазами. Справа и слева по курсу белели парашюты майора, Мохова и Пидкиймухи, а внизу, в темноте ночи, на шестисотметровую высоту веером поднимались горящие строчки. Миг яркой красоты врезался в память вместе с пониманием, что трассирующие пули летят прямо на них.

Затихающий гул самолётного двигателя шёл по нисходящей, замещаясь отчётливым дробным звуком снизу: «та-та-та, та-та-та».

Лавируя в воздухе, Катя попыталась приладить к плечу автомат, но парашют постоянно дёргало и вело. Пули визжали у самого уха и дырявили шёлковый купол. Внезапно, словно вынырнув из тумана, появился костёр, а рядом с ним задранный вверх ствол пулемёта в россыпи синих брызг от очередей.

Действуя на опережение, руки сорвали кольцо с гранаты. Бросок вниз — взрыв и вопль фашиста слились воедино. Катя напружинила ноги для приземления, но от взрывной волны купол парашюта потянуло в сторону. Хлопая на ветру, он то надувался, то сдвигался наподобие огромных белых крыльев. Катя не стала гасить парашют. Несколько метров её свободно протащило по заснеженному полю прочь от места приземления.

Сейчас главное — не дать себя подстрелить и не повредить рацию, потому что без связи вся группа обречена на гибель. Сознание заработало в режиме вспышки, соперничая с трассами выстрелов: убраться из зоны огня, обрезать стропы, залечь и не тратить боеприпасы впустую.

Перекатившись на живот, Катя ужом заползла между двумя валунами и осмотрелась. Впереди перед ней лежала ровная площадка, занесённая снегом. Крошечными размерами она годилась разве что выпаса козы, да и то не особо привередливой. Дальше