может натворить сгоряча много дел. Даниил старается разделить с другом все переживания, помочь, направить, но все время натыкается на стену, которую Эд воздвигает, не желая получать заслуженное внимание. Не привык к заботе, не знает это чувство, умеет только отдавать и, судя по наблюдениям врача, отдает с лихвой и только одному человеку. Другие же видят в нем средоточие зла, ярости и бушующего огня.

Даниил еще что-то говорит, пытается образумить и громким голосом привлекает к себе ненужное внимание со стороны. В коридоре появляются люди, они торопливо пробегают мимо, останавливают любопытные взгляды на разговаривающих, чем очень начинают злить Эда. Даниил видит эту искру.

— Ты своим поведением делаешь еще хуже, — как-то тихо, ни к чему. — Просто увези Сергея домой, — продолжает он, — а все рекомендации заберешь у медсестры. И если возникнут вопросы, звони, — Даниил еще раз прикасается к плечу Эда, тихонько похлопывает и уходит по длинному коридору.

Эдуард садится на одинокий стул около палаты Сергея, провожает взглядом белую фигуру врача. Тот спокойно идет по коридору, раздает короткие приветствия. Парень прерывает взгляд и ставит надоедливый пакет к ногам. Люди проходят мимо, но теперь не обращают никакого внимания на сидящего в печали человека. Одинокие переживания не интересуют окружающих. Это обычное дело в этих стенах. Парень следит за секундной стрелкой, она прыгает с места на место отсчитывает время. Эд сам тянет его, не торопит, дает себе отсрочку, прежде чем опять увидит его зеркальные глаза, холодные и черные.

Выписка Сергея стала для Эда полной неожиданностью. Ему вручили вещи, которые все еще хранят на себе страшные воспоминания, и попросили освободить палату. Парень ни на секунду не сомневался, что их просто выкидывают. Обида разрастается с каждой отсчитанной минутой. Даже слова Даниила не придают уверенности в обратном. Эд почти не шевелится, смотрит упрямо в одну точку и облизывает губы, наслаждается их гладкостью. Царапины давно остались в прошлом, лишь тупая боль в груди иногда дает о себе знать. Эд сам получил заветный листок с рекомендациями только пару дней назад. Проблемы на фирме, как один большой снежный ком, накрыли его с головой. Все подчиненные зудят, как улей, слухи разлетаются со скоростью мысли. Все трепетно относятся к Сергею, но слух о смене руководства в связи с его болезнью пугает. Свой «царь» роднее, несмотря на его тяжелый характер. Эд вспоминает накопившиеся дела, гору документов, с которыми он еще не успел разобраться, и ему становится дурно. А тут еще и выписка. Как объяснить Сергею, что компания может подождать своего хозяина, что так будет спокойней для всех? Что ему нужен курс реабилитации и посещение психотерапевта, о котором он и слышать не хочет, приходит в ярость от каждого упоминания о нем? Сергей вообще сильно изменился за эти тяжелые три недели в темноте. Эд представляет молчаливую фигуру друга, который дает короткие ответы и опять погружается в свой новый мир темноты и молчания. Эдуард глубоко вздыхает, встает, поправляет полы футболки и собирается с мыслями. Делает пару шагов к двери, замирает. Тянет еще пару минут и входит в палату.

Он останавливается в дверях. Помещение залито холодным солнцем сентября, на редкость ярким и игривым. Его лучи расчерчивают пол и стены в причудливые геометрические фигуры. Парень с интересом разглядывает эти пятна, замечает разбитую тарелку на полу. Ее темные осколки разбросаны около кровати, а стул перевернут.

— Не пыхти так громко, раздражаешь, — тихо произносит Сергей, узнав друга. Он стоит у окна и пустым застывшим взором смотрит в одну точку, руки держатся за подоконник так сильно, что уже начали синеть.

— Ты опять пытаешься ходить один? — спрашивает Эд, озирая весь бардак в палате.

Каждый раз он видит друга у окна со следами разрушения в помещении. Как будто он настырно не признает свой недуг и уверен, что сможет все сделать сам.

— Я же тебя просил повременить с одиночными походами, это может быть небезопасно для тебя, — возмущается Эд.

Он подходит к кровати, замечает, что Сергей совсем не реагирует на его слова, впрочем, как всегда в последнее время. Его упертостью орехи можно колоть, злится друг и начинает в очередной раз собирать осколки толстого стекла. Они громко звенят при попадании в пустую мусорную корзину и больно царапают недавно зажившие подушечки пальцев. Сергей хмурится от каждого громкого звука, прикусывает синюю припухшую губу.

— Можно потише, — уже раздраженно рычит он, чем приводит Эда в состояние минутного взрыва.

— Знаешь, что! Ты на кого сейчас злишься? На меня или себя? — парирует он. — Если на меня, то извини… — не успевает договорить Эд.

— На себя. Прости, — голос Сергея становится спокойней. Он неуклюже разворачивается, пытается по шуршанию определить, где парень, смотрит в сторону черными дырами. — Я все слышал. Мы едем домой? — очень тихо с нотками безысходности.

— Твой слух выше всяких похвал, — пытается отшутиться друг, придает голосу озорства и кидает последний кусочек стекла в корзину, морщится, когда лучик попадает ему на нос. — Да, наконец-то тебя выписывают.

— В коридоре ты говорил по-другому, — фыркает мужчина на явное вранье друга.

— А тебе говорили, что подслушивать нехорошо? — все еще звонко.

Эдик подходит к Сергею, берет за холодные, озябшие руки, а сам старается не смотреть в пустоту. Останавливает взгляд на синих ладонях. За эти недели они двое стали еще ближе. Их родство въелось в кожу и отпечаталось в сердце каждого. Братская любовь вылезла на поверхность, обнажив все чувства, желания и поступки. Эд пережил все с Сергеем — от взрыва паники, когда тот не увидел свет, до трусливой попытки сбежать из этого мира, бросить навсегда, опять. Парень теперь знает друга наизусть, каждую мелочь, каждый участок его тела и тщательно скрываемые повадки. Они одно целое, теперь единый организм. Боль внутри Сергея поделилась пополам и перетекла по невидимым нитям к другу.

— Тебе надо в ванную, — понимает Эд по тому, как Сергей кусает нижнюю губу.

— Оставь, — вырывает руки он. — Я могу и сам, — начинает злиться мужчина. Его щеки покрываются стыдливым румянцем. Он отрывается от подоконника, делает два неуверенных шага. Больничные штаны мотаются на исхудавших ногах, Сергей спотыкается, расставляет широко руки и больно опускается на одно колено в метре от ванной комнаты.

— Я вижу, как сам, — хмурится Эд и поднимает Сергея. — Пойдем, я отведу.

Парень перехватывает друга за талию, сжимает тощие бока покрепче, чтобы не вырвался, и подводит к двери.

— Одно и то же каждый раз, упертый баран, — шепчет себе под нос Эд.

— Я все слышу, — ухмыляется мужчина.

Он хватается за