Анаксимандр двигался быстро, держа нос в дюйме от земли, избегая, по возможности, мертвожизни и Живой Грязи, не подходя к кострам и держась подальше от трущобных жителей, за исключением тех случаев, когда находил в их запахе некоторое сходство с теми, что интересовали его на данный момент (тогда он поворачивал к ним голову и на ходу втягивал в себя воздух).

Металлическая ограда предназначена для предотвращения прохода людей и в этом смысле превосходно справляется с задачей; но она вовсе не рассчитана на собак, ввиду чего Анаксимандр сумел осуществить быстрое и беспрепятственное перемещение из трущоб на охраняемую территорию Торгового конца. Когда трущобы остались позади, притупляющее влияние мертвожизни с ее беспрерывным обретением и утратой существования, магия Живой Грязи, из которой эта мертвожизнь возникает, и порождаемое ими монотонное однообразие мира (нечто подобное можно испытывать ночью или же на морском берегу, когда рядом присутствует что-то настолько огромное, что притупляет всякую определенность, за исключением лишь самых выразительных объектов и явлений) бесследно исчезли на входе в Торговый конец. Не было больше мертвожизни, не было Живой Грязи; даже здешние жители прятались за своими стенами, в своих домах, возле своих каминов. Замутненность чувств, присутствие которой Анаксимандр даже не полностью осознавал, рассеялась, позволив ему с гораздо большей точностью ощущать то, что он хотел знать.

Он поднял голову: перед ним больше не было препятствий. Теперь запах толстяка стал очевидным, соединившись с нитями, за которыми следовал пес, принадлежавшими сыновьям хозяйки, а теперь к ним добавились еще и нити Тривза и его товарищей, чьи запахи, казалось, поднимались от самой земли, проникали сквозь почву, смешиваясь со зловониями испражнений и гнили.

Собаки, как правило, не умеют читать (Анаксимандр был исключением), не имеют они также представления о коммерческой активности, в которую люди вкладывают столько усилий; так как в собачьей среде не ведется торговля, не используются деньги и никогда не слыхали о ростовщичестве, поэтому собакам недоступно естественное понимание таких мест, как магазины, банки и ломбарды, или же заведений, предоставляющих своим клиентам определенные товары или услуги (например, прачечных или портняжных мастерских). Ввиду всего сказанного Анаксимандр не обращал большого внимания на вывески, хотя и заметил мимоходом, что его жертва имела какие-то взаимодействия с подобными местами.

От одного из таких заведений прямо-таки разило толстяком (впрочем, слово «разило» имеет уничижительный смысл, а собаки не судят о запахах так, как это делают люди), а также смертью, гниющим мясом и разложением, кровью и насилием; чувствовались здесь и более слабые ароматы, такие как страх, гнев и зависть. В отсутствие вездесущего воздействия Живой Грязи подобные вещи ощущались гораздо отчетливее, равно как и степень взаимодействия запаха толстяка со всеми этими другими запахами, она оказалась настолько велика, что Анаксимандр был готов предположить: толстяк имел то или иное отношение к возникновению всех этих факторов, настолько он оказался неразделим с запаховым образом этого места.

Остановившись в некотором отдалении, Анаксимандр прислушался – на этой дистанции слух мог принести ему бо́льшую пользу, чем прежде, когда было сложно отделить осмысленное от бессмыслицы, ибо звуки, в отличие от запахов, преходящи и не остаются надолго. Собаки способны с легкостью различить звуки, исходящие от органических и неорганических источников. Лязг приборов, стук тарелок, поток текущего по трубе газа и его возгорание в конечной точке – все это Анаксимандр без труда отделял от разговоров, отрыжки, смеха и (в одном случае) плача. Этот последний звук исходил из деревянного строения: его крыша виднелась над стеной, за которой располагалось гниющее мясо.

Анаксимандр обошел эту стену по периметру, не заходя внутрь, ибо опасался, что его заметят, но слушая и обоняя с величайшим вниманием.

Во всем, даже в слезах, присутствует аромат, характерный для конкретного человека, пусть даже сильно разбавленный и подсоленный; и ему было ясно, что плачущим человеком был толстяк. И поскольку по запаху можно также определить настроение, Анаксимандр тотчас понял, что толстяк напуган и испытывает сожаление о содеянном (это должно было иметь непосредственное воздействие на его гнев, который мог вспыхнуть мгновенно и яростно).

Задняя дверь была заперта на висячий замок, поэтому Анаксимандр вскарабкался на стену и спрыгнул во двор.

Большими скачками он понесся к строению. На бегу, не задерживаясь ни на секунду, он определил по запаху, что внутри находится нечто, имеющее весьма близкое отношение к Тривзу, или, если быть точным, к его родителям, или, еще точнее, к его матери (запах был похож на Тривза, но преобразован согласно требованиям пола; он нес в себе признаки определенного типа метаболизма, характерного для мальчика, но так, словно принадлежал взрослой женщине). В помещении находился какой-то принадлежащий ей объект, и с ним что-то делали – волны запаха доносились то сильнее, то слабее, соответственно его перемещениям.

Под давлением тяжелых Анаксимандровых лап дверь распахнулась вовнутрь, скребя гвоздями по доскам пола и оставляя царапины на лакировке. Внутри был Пэдж, в точности такой, каким он был изображен на хозяйкином портрете. Перед ним лежал свиток; Пэдж разглядывал письмена в ювелирскую лупу, то и дело вытирая нос, чтобы капля не упала на сухой пергамент.

Пэдж повернулся на шум, оторвавшись от своего занятия.

– Какого… – начал он, но Анаксимандр прервал его:

– Мне было поручено, во исполнение взятого на себя обязательства, лишить вас жизни. Чтобы облегчить эту задачу, прошу вас повыше поднять подбородок: так мне будет удобнее вырвать вам горло.

Анаксимандр не рассчитывал, что такое начало беседы приведет к желаемому результату; он сказал это только для того, чтобы выиграть время, пока его собеседник будет составлять и оглашать неизбежный ответ, чтобы как следует исследовать комнату во всех деталях, которые были весьма замысловатыми.

Здесь присутствовали следы магии, смерти, половых соитий, ненависти, любви, печали, приходов и уходов десятков людей, денег и долгов, разочарований пожилого возраста и неуместного энтузиазма молодости, бедности и богатства, предательств и заговоров, неумеренно употребляемых горячительных напитков, редких видов грибов, специй, засахаренных фруктов – и на фоне этого, затмевая и окутывая все впечатления, витал прогорклый, тошнотворный запах сливочного масла, которое оставили на жаре, затем охладили, снова разогрели и снова охладили и так раз за разом, пока оно не испортилось окончательно. Этот запах исходил от самого Пэджа, заливавшего им маленькую комнатку в таких количествах, что у Анаксимандра сдавило горло.

Наиболее насущным вопросом, однако, был свиток – и причина, по которой от него пахло матерью Тривза.

Пока толстяк открывал рот, собираясь заговорить, Анаксимандр сделал шаг вперед. Зрение обычной собаки,