Но в связи с фильмом Ланга встает и еще более важный вопрос: кто же в итоге побеждает – иерархия или сеть? Потому что самую опасную угрозу для иерархически устроенного общества в “Метрополисе” представляет не затопление подземных глубин, а тайный заговор, зреющий среди рабочих. Больше всего Фредерсена бесит мысль о том, что этот заговор без его ведома может зреть где-то в катакомбах под городом.

Сегодня иерархия – это, конечно, не какой-то один город, а само национальное государство, вертикально организованное образование, выросшее из европейских республик и монархий начала Нового времени. Хотя США и не самая густонаселенная страна в мире, это, безусловно, самое могущественное в мире государство, при всех странностях его политической системы. Его ближайшего соперника, Китайскую Народную Республику, обычно считают государством с совершенно иным устройством: ведь если в США есть две главных партии, то в КНР правящая партия – единственная. Государственная власть в США основывается на принципе разделения полномочий и не в последнюю очередь на независимости органов юстиции. В КНР же все властные институты, включая суды, подчиняются диктату Коммунистической партии. Однако оба государства – республики, имеющие приблизительно схожие вертикальные структуры управления, а власть, не столь уж различным образом, сосредоточена в центральном правительстве, а не в руках губернаторов отдельных штатов – или областных и местных властей. В экономическом плане обе системы, безусловно, сближаются: Китай все больше заглядывается на рыночные механизмы, а федеральное правительство США в последние годы заметно усилило законодательные и распорядительные полномочия органов власти в отношении производителей и потребителей. А еще, вызывая тревогу у сторонников свободы сразу левого и правого толка, правительство США осуществляет контроль и ведет наблюдение за своими гражданами такими способами, которые функционально ближе к современному Китаю, чем к Америке времен отцов-основателей. В этом смысле Chimerica[1376] – отнюдь не химера. Когда-то эти страны выглядели экономическими противоположностями: одна занималась экспортом, другая – импортом, одна – накоплением, другая – потреблением[1377]. Однако после финансового кризиса они заметно сблизились. Сегодня ценовой пузырь на рынке недвижимости, чрезмерное использование властью экономических рычагов, теневые банки – не говоря о технологических “компаниях-единорогах” (чья рыночная стоимость превышает миллиард долларов), – все это явления, столь же характерные для Китая, что и для Америки. В Chimerica 1.0 противоположности притягивались. В Chimerica 2.0 странная парочка приобрела невероятное сходство, как часто происходит в супружестве.

Рядом с США и КНР в иерархии национальных государств находятся Французская Республика, Российская Федерация и Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии. В Совет Безопасности Организации Объединенных Наций входит пять постоянных членов, а следовательно, они стоят выше всех остальных 188 членов ООН – организации, где, по идее, все страны равны, но некоторые равнее других. Однако описание сегодняшнего миропорядка этим явно не исчерпывается. С точки зрения военного потенциала, есть другая, несколько более обширная, элита ядерных держав, к которой, помимо “Группы 5”, принадлежат еще Индия, Израиль, Пакистан и Северная Корея. И к ним надеется присоединиться Иран. С точки зрения экономической мощи, иерархия опять выглядит иначе: страны “Большой семерки” (Канада, Франция, Германия, Италия, Япония, Великобритания и США) считались когда-то наиболее экономически сильными странами мира, однако сегодня этот клуб избранных уже несколько утратил прежнее превосходство из-за роста экономики БРИКС (куда входят Бразилия, Россия, Индия, Китай и Южная Африка) – крупнейшей группы стран с “формирующимися рынками”. В 1999 году образовалась “Большая двадцатка”, где собрались сильнейшие в экономическом плане страны мира, однако там в чрезмерном количестве представлены европейцы (так как ЕС присутствует там как самостоятельный член, наряду с четырьмя крупнейшими государствами – членами ЕС).

Однако представлять современный мир только с этих позиций значило бы не замечать того, что за последние сорок лет его сильно изменило распространение всевозможных неформальных сетей. Скорее, следует мысленно построить сетевой график, который учитывал бы экономическую запутанность и взаимозависимость и отображал бы относительную сложность всех стран мира как с точки зрения технического прогресса, так и с точки зрения их участия в торговле и международных инвестициях. Такой график обнаружил бы явное тяготение к иерархической архитектуре из-за того, что экономические ресурсы и потенциал распределяются в мире практически по степенному закону, и из-за существенных различий между разными странами в степени экономической открытости. Но одновременно эта иерархия будет являться и сетью: большинство ее узлов будут связаны с остальным миром более чем одной или двумя гранями[1378].

Главный вопрос звучит сегодня так: в какой степени эта сеть экономической сложности представляет угрозу для иерархического миропорядка национальных государств – по сравнению с той угрозой, какую сеть политической сложности совсем недавно представляла для существующих внутриполитических иерархий? В частности, нападению политических сетей подвергся в 2011 году Ближний Восток, в 2014-м – Украина, в 2015-м – Бразилия, в 2016-м – Британия и Америка. Или, если сформулировать вопрос еще проще: возможен ли вообще порядок в мире сетей? Как мы уже видели, некоторые утверждают, что возможен[1379]. Я же – в свете исторического опыта – сильно в этом сомневаюсь.

Рассказывали, будто однажды Махатму Ганди спросили, что он думает о западной цивилизации. “Думаю, это была бы неплохая идея”, – ответил он. То же самое можно сказать о мировом порядке. Генри Киссинджер в своей книге с одноименным названием утверждает, что мир находится в весьма затруднительном положении – на грани международной анархии. Четыре различных представления о том, каким должен быть мировой порядок – европейское, исламское, китайское и американское, – претерпевают различные стадии метаморфоз – если не разложения. Следовательно, ни одно из этих представлений не обладает настоящей легитимностью. Формирующиеся качества этого нового мирового беспорядка – образование региональных блоков и опасность, что трения между ними перерастут в какой-нибудь масштабный конфликт, сопоставимый по своим первопричинам и потенциальной разрушительности с Первой мировой войной. “В самом ли деле мир движется в сторону региональных блоков, которые выполняют роль государств в вестфальской [1380]системе? – спрашивает Киссинджер. – Если так, сложится ли новый баланс сил или произойдет сокращение числа ключевых игроков до минимума, при котором жесткость сделается неизбежной и вернутся угрозы начала двадцатого столетия, с его непримиримыми блоками, пытающимися перебороть друг друга?”[1381] Его ответ на этот вопрос полон дурных предчувствий: