Но это случилось, когда она цвела нежной юностью, была слишком податливой, чтобы устоять перед тягой к блуду, слишком падкой на плотские удовольствия. Какими же слепцами бывают молодые! Екатерина не догадывалась об опасностях, которые таит в себе купидонов огонь. И теперь дорого заплатит за свои бесстыдные развлечения. Ее не ждут пышные похороны с процессией облаченных в черное плакальщиков. Оставалось надеяться, что хотя бы несколько милосердных людей всплакнут о ней, помянут добрым словом и помолятся о том, чтобы ее душа удостоилась лучшей доли, чем бренное тело.

Бо́льшую часть субботы и воскресенья Екатерина провела в молитве.

«Я не одна. Я не останусь одна», – снова и снова повторяла она эти утешительные слова.

В доме все время хлопали двери, кто-то приходил и уходил. Екатерина понимала, что сэр Джон очень занят. Когда он в очередной раз заглянул проведать ее, что делал трижды в день, то имел весьма обеспокоенный вид.

Из комнаты Екатерины была видна лужайка Тауэр-Грин, откуда весь день доносился стук молотков. Она знала, что там строят, и не могла заставить себя посмотреть в окно с ажурной решеткой. Не хотелось раньше времени увидеть эшафот.

Вечерело. Вошедший в комнату сэр Джон не успел еще и рта раскрыть, а Екатерина уже догадалась, что услышит.

– Мадам, вы должны собраться с духом и приготовиться к смерти, вас обезглавят завтра в девять утра.

У Екатерины не было слов, чтобы ответить. Она лишь молча склонила голову, и ее охватило какое-то странное спокойствие. Теперь, зная самое худшее, она могла стойко принять неизбежное.

– Доктор Маллет, ваш исповедник, придет сюда позже сегодня вечером, чтобы вы могли облегчить свою совесть. Он совершит над вами последние обряды. – Сэр Джон откашлялся, ему явно было трудно говорить. – Мне приказали сообщить вам, что вы примете смерть под топором.

Ее ждал не меч, в отличие от кузины Анны. Екатерина вспомнила девиз Говардов: «Sola virtus invictus» – «Только храбрость непобедима». Отвага, казалось покинувшая ее, теперь вновь пришла ей на подмогу. Она примет смерть храбро, дабы не посрамить честь семьи. Екатерина больше не даст родным поводов стыдиться ее. Последние оставшиеся ей часы она проведет без истерик, чтобы люди сказали, что она умерла, не дрогнув. Смерть наступит быстро: какой-то миг – и все будет кончено.

Сэр Джон нервно поглядывал на нее, без сомнения ожидая нового взрыва. Однако Екатерина приосанилась как королева, она ведь была ею еще совсем недавно.

– Я предаю себя справедливому суду короля, – сказала Екатерина, понимая, что отсрочки не будет, должно быть, она слишком сильно обидела Генриха, раз он не проявил к ней милосердия. – У меня есть одна просьба. Я хочу, чтобы мне сюда принесли колоду, и я могла бы потренироваться, как класть на нее голову.

Сэр Джон немало удивился, но согласно кивнул:

– Это будет исполнено.

Колоду принесли: низкий, тяжелый кусок бревна с выдолбленной в нем полукруглой выемкой для подбородка. Дерево было гладкое, без бороздок или засечек. Специально для нее сделали? Екатерина встала на колени в присутствии Изабель, которая в ужасе наблюдала за ней, и склонилась над колодой. Нагибаться пришлось низко. Но ничего, ей недолго стоять в этом неудобном положении. Она несколько раз попробовала грациозно преклонить колени и нагнуться вперед, пока не обрела уверенности, что будет выглядеть пристойно.

– Хватит, прошу тебя! – взмолилась Изабель, сильно расстроенная этими экзерсисами.

– Я вдруг поняла, что это лучшее средство от страха, – ответила Екатерина.

Колоду унесли, и сестры сели, взявшись за руки, и сидели так до прихода доктора Маллета.

Екатерина сама удивилась, но той ночью она спала. Изабель легла с ней и все время держала ее в своих объятиях. Проснулась Екатерина затемно. Часы только что пробили шесть. Скоро начнет светать. Она в последний раз увидит дневной свет, прежде чем все закончится. Осталось три часа.

Было холодно. Изабель, вылезшая кое-как из постели, накинула халат и стала разводить огонь.

– Ночью подморозило, – сказала она и трясущимися руками стала помогать Екатерине облачаться в черное бархатное платье с теплым серым киртлом. Потом заплела ее длинные волосы и свернула косы на затылке, накрыла их платом, поверх которого надела французский капор. Екатерина стояла, ни на что не обращая внимания, сосредоточенная на своих молитвах. Я не одна!

Принесли мясо, хлеб и эль, но кто станет есть в такой ситуации? Изабель то и дело поглядывала в окно, а Екатерина не смотрела туда вовсе. Они ждали… «Конечно, – думала Екатерина, – нужно использовать эти последние, бесценные минуты наилучшим образом». Но ей ничего не хотелось делать. Она как будто оставила в прошлом все мирские дела. Через час, или меньше, она будет на Небесах, и земные заботы потеряют для нее всякое значение.

– Я хочу поблагодарить тебя за твою доброту.

Изабель силилась побороть слезы:

– Хорошо, что я могла сделать для тебя хотя бы это…

– Ты передашь нашим сестрам, что я люблю их? И Чарльзу, Генри и Джорджу?

– Передам, я обещаю.

– Скажи им, я сожалею от всего сердца, что подвела семью.

Дверь открылась. Екатерина вздрогнула. На пороге стоял сэр Джон с двумя стражниками по бокам. Те держали в руках алебарды.

– Пора, мадам. Уже почти девять. – Он вложил ей в руку кошелек с монетами. – Это плата палачу, вы должны отдать ему деньги.

Изабель обхватила Екатерину руками, и они наскоро обнялись напоследок.

Господь дал Екатерине силы выйти из Лейтенантского дома. Сэр Джон предложил ей руку, и она оперлась на нее. Так они пересекли Тауэр-Грин в сопровождении отряда йоменов стражи. Впереди них, рядом с арсеналом, собралась толпа людей. Приблизившись к ней, Екатерина узнала многих членов королевского Совета, хотя, поискав глазами дядю Норфолка и герцога Саффолка, не нашла их. Ее кузен Суррей был там, но не встретился с ней взглядом.

Толпа расступилась, чтобы очистить путь к эшафоту. Он был высотой в три или четыре фута и обтянут черной материей. Приблизившись к нему, Екатерина увидела стоящую на соломе колоду и палача в маске и переднике. Оказавшись перед ступеньками, она задрожала так сильно, что едва удержалась на ногах.

Сэр Джон предупредил ее накануне, что по обычаю она должна произнести речь, но не отзываться в ней плохо о короле и не подвергать сомнению справедливость его решения. Стоя на эшафоте, Екатерина окинула взглядом собравшихся внизу людей – все они выжидательно смотрели на нее – и онемела. Она испугалась, что забыла все приготовленные слова. Сердце у нее дико колотилось, и голова кружилась от страха, но она должна расстаться с жизнью достойно.

Я не одна!

Вдруг она обрела голос, хотя он звучал слабо и сипло.

– Я умираю, имея веру в кровь Христову, – начала Екатерина. – Я хочу, чтобы весь христианский люд считал мое наказание заслуженной и справедливой карой за прегрешения против Господа, совершенные гнусно, с юности, в нарушение всех Его заповедей и ставшие великим оскорблением его королевского величества. И посему, будучи справедливо осужденной парламентом по законам королевства на смерть, я прошу вас, добрые люди, извлечь пользу из моего примера, исправить ваши нечестивые жизни и с радостью слушаться во всем короля, о благоденствии которого я искренне молюсь и прошу вас всех делать то же. А теперь я предаю свою душу Господу и призываю Его проявить ко мне милость.