– Они поступят со мной так же, как с Томом и Фрэнсисом, ведь мое преступление страшнее, – прошептала она. – Меня осудят на смерть, и я это заслужила. Я не буду делать никаких заявлений и о милости просить не стану, только о том, чтобы казнь прошла втайне, а не на глазах у толпы.

Изабель ужаснулась:

– Ты слишком забегаешь вперед. Парламент еще не объявил своего решения. При дворе Эдварду сказали, что король намерен заточить тебя в тюрьму пожизненно. Ты должна надеяться. Обещай мне! Не мучай себя ужасными мыслями.

– В моем положении я мало о чем другом могу думать.

Она не опустится и не потеряет контроля над собой. Больше никаких истерик. Если ей суждено прожить еще несколько дней или недель, нужно этому радоваться. Нельзя забывать, что она дочь Говардов и должна вести себя соответственно. Ее кузина Анна встретила смерть храбро, и ей нужно поступить так же. Кроме того, ей, может, и не грозит смерть. Прошу тебя, Господи, пусть Генрих смилостивится!

Екатерина приняла веселый вид, стала надевать лучшие платья и капоры, следила за своей внешностью. Взгляд в зеркало показал ей, что она мила, как всегда, хотя и набрала вес за недели вынужденного бездействия. Екатерина пыталась вернуть себе величавость манер и вела себя так, будто царит во дворце, а не в этих жалких комнатах в разоренном аббатстве. Дамы потакали ей. Они как будто догадывались, что таким образом Екатерина борется со страхом.

Миновала первая неделя февраля, а новостей все не было. Екатерина думала, что сойдет с ума от тревоги. Трудно было сохранять самообладание, когда сама жизнь ее зависла над краем бездны.

Заслышав шаги на крытой галерее двора, она подавила крик и задержала дыхание, ожидая, о ком ей доложат. Это был сэр Джон Гейдж, ревизор королевского двора, мужчина лет за пятьдесят, проявлявший изысканную вежливость в общении с ней, когда она была королевой. При виде этого человека сердце Екатерины затрепетало от страха, поскольку, помимо прочего, он являлся констеблем Тауэра.

Гейдж поклонился:

– Мадам, я здесь для того, чтобы распустить ваш двор. Ваши слуги будут уволены, но вы можете оставить при себе леди Бейнтон.

– Я должна отправиться в Тауэр?! – воскликнула Екатерина, сжимаясь от ужаса.

– Нет, мадам. Мне дали понять, что окончательное решение относительно вашего будущего еще не принято, но дело прояснится через два или три дня, тогда станет известна ваша дальнейшая участь.

Все это не предвещало ничего хорошего. Размышляя о том, что увольнение ее немногочисленных слуг – недобрый знак, Екатерина наблюдала, как те собирают свои вещи, а Изабель любовно прощается с Эдвардом. Екатерина была вынуждена отвернуться, так ее сильно расстраивало лицезрение их взаимной любви и сознание того, что у них есть будущее. Но все же если бы Генрих собирался казнить ее, то отправил бы в Тауэр уже сегодня. Честно говоря, она не знала, что и думать, и понимала, что панцирь храбрости, который она на себя нацепила, с каждым часом истончается. Она больше не могла терпеть неизвестность.

В четверг, девятого февраля, стоял жгучий мороз. Закутавшись в накидки, Екатерина и Изабель сидели у очага и играли в карты. Екатерина все время проигрывала, потому что не могла сконцентрироваться. В комнате висело ощутимое напряжение.

Снова шаги! Потом стук в дверь. Они услышали, как стражники открыли ее, затем – мужские голоса. Один принадлежал Кранмеру.

Он вошел в сопровождении нескольких тайных советников и других мужчин, которых представил как членов парламента. Екатерина едва могла вдохнуть. Через несколько мгновений она узнает свою судьбу.

– Мадам, билль о лишении гражданских прав получил одобрение короля и стал законом. Вы и леди Рочфорд за государственную измену лишены гражданских и имущественных прав обеими палатами парламента и осуждены на смерть и конфискацию имущества.

Смерть! Худшее, что могло выпасть на ее долю. Неужели это случилось? Невероятно! Если бы Екатерина не сидела, то рухнула бы на пол. Это была расплата, Божья кара за ее прегрешения.

Изабель, безудержно рыдая, вслепую протянула руку к сестре, но у Екатерины не хватило сил взять ее. Она принудила себя слушать архиепископа, хотя какое значение имели теперь остальные его слова?

– Его величество, – говорил Кранмер, – желает действовать в вашем случае со всей умеренностью и по справедливости, а потому прислал нас к вам с предложением, если вы хотите, выступить в свою защиту в парламенте.

Что это даст? Парламент уже осудил ее, и ей нечего было сказать в свое оправдание. Однако Екатерина не единожды обдумывала, что скажет, если этот страшный день все-таки наступит. Она была готова, а потому начала:

– Господа лорды… – и осеклась. – Я благодарю его величество, но не воспользуюсь милостивым предложением защищать себя в парламенте. Я полностью отдаюсь на его волю, потому как согласна, что заслужила смерть. Я признаю величайшее преступление, в котором виновна перед всемогущим Господом, моим добрым повелителем и всем народом Англии. Молю вас, милорды, упросите его величество не вменять в вину мои преступления моим родным, пусть он проявит свою беспредельную милость и благоволение к моим братьям, чтобы они не пострадали из-за прегрешений своей сестры.

– Мы передадим вашу просьбу его величеству, – заверил ее Кранмер. – Что-нибудь еще?

Екатерине потребовалось мгновение, чтобы собраться с мыслями.

– Я хочу лишь достойно принять смерть и оставить хорошее мнение о себе в сердцах людей. Прошу только об одном: пусть моя казнь пройдет в частном порядке, не на глазах у толпы.

Кранмер кивнул:

– Думаю, мадам, мы можем с уверенностью обещать вам это.

– И могу ли я просить у его величества дозволения оставить кое-что из своей одежды тем девушкам, которые служили мне с момента моего замужества, так как у меня теперь нет более ничего, чем я могла бы воздать им по заслугам.

– Мы передадим вашу просьбу.

Екатерина замялась.

– Вам известно, на какой день назначена казнь?

– Нет, мадам. Мы сообщим о ваших желаниях королю, и он решит, что с вами будет.

– Меня не отправят в Тауэр? – запинаясь, спросила она.

– Нам таких распоряжений не давали, – заверил ее Кранмер. – Теперь мы должны покинуть вас, чтобы воспользоваться приливом. Да благословит вас Господь, дитя мое! – И он осенил ее крестом.

Екатерина едва не разрыдалась, ведь до сих пор архиепископ ни разу так не делал.

После ухода лордов Екатерина встала на колени у постели и попыталась молиться. Она сознавала, что должна проститься с миром и со всем, что составляло ее жизнь. Надежды почти не осталось, нужно было вверить себя в руки Господа и готовиться к смерти, хотя, как приняться за это, она не представляла. Изабель преклонила колени рядом с ней, обхватила руками голову и посылала судорожные мольбы к Всевышнему о спасении своей сестры.