Виоли

Когда вечером стражники приходят, чтобы сопроводить Виоли на суд, она все еще так сильно ощущает последствия яда, что им приходится поддерживать ее, пока она идет по коридору на дрожащих ногах, с руками, связанными за спиной железными кандалами. Однако за несколько дней ей стало лучше, и это большое облегчение. Еще несколько минут в комнате с ядовитым порошком наверняка убили бы ее. Конечно, было бы гораздо большим облегчением, если бы над ней не маячила виселица. Но сначала нужно пережить суд.

Медленно направляясь в большой зал, где он должен состояться, Виоли благодарит звезды за то, что его вообще решили устроить. Ей приходит в голову, что, если бы в Бессемии или Темарине кто-нибудь даже заподозрил, что она пыталась убить члена королевской семьи – или даже леди, которой Евгения притворялась во Фриве, – ей не предоставили бы такой возможности. Но она виновна, так что в любом случае не ждет счастливого исхода.

Когда они добираются до большого зала, несколько стражников открывают двери, и Виоли входит внутрь, чувствуя на себе тяжесть сотен глаз. Оглядывая комнату, она чувствует, как у нее сводит живот: все во дворце, должно быть, собрались здесь вокруг единственного стула, установленного в центре комнаты. Здесь и слуги, и дворяне, и все хотят увидеть девушку, которая пыталась убить королеву. И независимо от того, какое имя взяла себе Евгения, кажется, что почти все уже имели представление, кто она такая на самом деле.

Глаза Виоли обшаривают толпу. Она видит Леопольда с группой других слуг, наблюдающих за происходящим с возвышений, расположенных вдоль задней стены зала. Он выглядит так, словно не спал прошлой ночью. Она хотела бы сказать ему, что все в порядке. Что, как бы Виоли ему ни доверяла, она навела слишком большой беспорядок, чтобы он мог все исправить. Она не держит на него за это зла.

Дафна и Байр стоят позади короля Варфоломея в центре комнаты, прямо перед пустым стулом, но Дафна, кажется, старательно избегает смотреть на нее. Вместо этого она разговаривает с Байром, и пока стражники ведут Виоли к стулу, принцесса ее словно не замечает.

Когда взгляд Виоли задерживается на Дафне, она думает о том, что, по крайней мере, смогла добиться чего-то, приехав во Фрив. По крайней мере, она смогла заставить Дафну образумиться. По крайней мере, теперь принцесса и Леопольд будут поддерживать друг друга, так что она им больше не нужна.

Этого достаточно, говорит она себе. Софрония была бы счастлива, что ей удалось этого добиться. И даже перед лицом смерти Виоли не может заставить себя сожалеть ни о чем, что привело ее сюда. Ну, возможно, есть одна вещь – она жалеет, что ей не удалось убить Евгению.

Внезапно Дафна поворачивается к ней, распахнув глаза и приоткрыв рот. Она смотрит на Виоли, на то, как ее ведут к стулу в центре комнаты.

– Софи! – кричит Дафна и в одно мгновение проносится мимо Байра, мимо короля и, не обращая внимания на стражу, обвивает руками шею Виоли, крепко прижимая ее к себе. – О Софи, ты жива!

Виоли замирает. Она пытается сообразить, что к чему, и этого времени Дафне хватает, чтобы прошептать ей на ухо несколько слов:

– Просто соглашайся, это единственный способ.

Тело Виоли двигается прежде, чем ее разум успевает осознать, что происходит, и она наклоняется в объятия Дафны.

– Принцесса Дафна, – вмешивается король Варфоломей, когда стражники не слишком нежно вытаскивают Виоли из рук сопротивляющейся Дафны. – Что все это значит?

Виоли смотрит на Дафну. Она ждет объяснений не меньше, чем все остальные присутствующие, хотя уже начинает понимать план Дафны. Виоли похожа на Софронию, и это сходство, видимо, было одной из причин, почему императрица выбрала именно ее. Сходство, из-за которого даже Беатрис однажды приняла Виоли за свою сестру. И никто во Фриве никогда не видел Софронию, никто, кроме… Глаза Виоли встречаются с глазами Леопольда, и он коротко ей кивает. Она понимает, что он тоже в этом замешан.

– Я… я не могу объяснить, – говорит Дафна, качая головой и крепко сжимая руку Виоли. Теперь по ее щекам текут слезы – неплохой ход, признает Виоли. У нее самой всегда были проблемы с тем, чтобы расплакаться по щелчку пальцев, но у Дафны это отлично получается. Если бы Виоли не знала, она бы поклялась, что слезы настоящие.

– Но это моя сестра, это Софи – королева Софрония из Темарина. Все говорили, что она мертва, но она здесь.

– Это невозможно, – говорит король Варфоломей, хотя его голос теперь звучит мягче. – Каждый отчет, который мы получили…

– Меня не волнуют отчеты! – восклицает Дафна. – Неужели вы думаете, что я не узнаю свою собственную сестру, когда она стоит прямо передо мной? Говорю вам, это Софрония Фредерика Солунэ, принцесса Бессемии и королева Темарина.

– Это правда, – слышит Виоли свой собственный голос. У нее всегда хорошо получалось выходить сухой из воды, и она позволяет этому инстинкту взять верх, придумывая историю, которая не противоречила бы всему, что успело произойти. – Мы прибыли во дворец, чтобы я могла обратиться за помощью к моей сестре, но прежде чем я смогла добраться до нее, она уехала. Я не знала, кому еще могу доверять, и…

Она замолкает и переводит взгляд на Леопольда, который уже проталкивается сквозь толпу. Если ей суждено быть Софронией, значит, Леопольд должен стать самим собой.

– Лео! – кричит она.

– Это правда, – говорит Леопольд дрожащим голосом, когда подходит и встает с другой стороны от Виоли.

– А ты еще кто такой? – требовательно спрашивает король Варфоломей.

Леопольд поднимает голову выше.

– Я Леопольд Александр Баярд, король Темарина, – говорит он. – А это – моя жена.

После заявлений Виоли и Леопольда в большом зале воцаряется хаос, и король Варфоломей немедленно приказывает покинуть комнату всем, кроме Виоли, Байра, Дафны и одного из его советников. Со времен своей работы во дворце Виоли знает, что его зовут лорд Панлингтон. Виоли чувствует, что все в комнате смотрят на нее – на девушку, которую они считают Софронией.

Пути назад нет, понимает она с замиранием сердца. С этого момента Виоли всегда будет Софронией. Открыв свою истинную личность, она не только лишится собственной жизни, но и подвергнет риску Дафну и Леопольда. Если ее посчитают самозванкой, то их тоже назовут лжецами.

До конца своей жизни она будет Софронией. Виоли теперь все равно что мертва.

Она задается вопросом, настанет ли время, когда ей перестанет казаться странным то, что она откликается на имя Софронии,