Смертный приговор был вынесен заранее, еще до начала процесса, поэтому члены суда совещались недолго.

Уже через полчаса Ульрих зачитал приговор – смертная казнь через повешение с конфискацией всего принадлежащего имущества.

После приговора всех осужденных под усиленным конвоем отвели в спецблок тюрьмы. Сидя в тесном боксе, приговоренные ждали, когда их разведут в камеры для смертников. В углах серых бетонных стен притаился страх. Он был всюду, под нарами, за решеткой окна, за бачком с парашей. Доманов ушел в себя, сидя на корточках у стены, он выглядел затравленным зверем. Дрожащие щеки, глаза словно оловянные пуговицы. У двери, как раненый зверь, метался генерал Шкуро. Серая рваная тень висела за его спиной, скользила по стенам. Холодной зимней поземкой оседал на стенах шепот молитв. Каждый молился своему Богу – мусульманин Клыч, католик Паннвиц, православный Краснов.

У каждого был свой Бог – но молитва одна:

– Господи, укрепи меня в духе!

Люди слышали, как в коридоре раздавались шаги. От камеры к камере ходил надзиратель.

Сегодня их убьют или завтра?

И только не верящий ни в бога, ни в черта Шкуро негромко пел своим хриплым простуженным голосом – военные марши, казачьи, застольные. Пел горько и обреченно. Как плакал. Его песни были длинны и бесконечны, как горе.

Люди были в холодном поту, как бетонные тюремные стены. Они еще ничего не знали, но чувствовали, что их судьба уже решена. Им было страшно, очень страшно.

Исполнение приговора было назначено на тот же день.

Во внутреннем дворе тюрьмы установили шесть виселиц. Возле виселиц топтались бойцы конвойного полка НКВД, одетые в серые шинели. Надежные солдаты. Проверенные.

Хлестко лязгнул засов двери. В проеме двери, затянутый в ремни портупеи, стоял дежурный помощник начальника тюрьмы с листком бумаги в руках.

У немолодого майора, поседевшего на конвойной службе, жесткое лицо. Из-за спины выглядывали розовощекие лица любопытных солдат. Дежурный помощник махнул бумагой. Хриплый голос негромко, но страшно хлестнул по ушам.

Майор скороговоркой назвал шесть фамилий. Повисла вязкая тишина. Не было сил двинуться с места.

К двери подскочил Шкуро, подбоченился, спросил:

– Куда нас?

Майор негромко ответил с досадливой усмешкой:

– На медосмотр. – И уже громче: – Без вещей. На выход!

Но приговоренные уже знали. Они все поняли.

Петр Николаевич Краснов перекрестился и первым шагнул к двери. Их вели какими-то темными переходами. Подземным коридором. Генерал медленно шел между конвоирами, тяжело опираясь на палку. Следом за ним шли остальные – племянник Семен, Доманов, Шкуро, Султан-Гирей Клыч. Замыкающим шел фон Паннвиц.

Тесный и гулкий колодец тюремного двора, переполненный солдатами и гомоном команд.

Руки приговоренных были скованы за спиной наручниками. Конвойные помогли забраться на невысокую, сколоченную из свежих сосновых досок скамеечку. Накинули на шеи веревочные петли. С неба повалил редкий крупный снег. Огромные снежинки, медленно кружась, опускались на дно каменного колодца.

Угрюмый, мрачного вида полковник в светло-серой шинели зачитывал приговор:

– Именем Союза Советских Социалистических Республик Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила…

Приговоренные ждали. Время тянулось медленно, секунда гнала секунду, а минуты едва ползли, плавно перетекали в вечность.

– …начальника Главного управления казачьих войск… генерала Краснова… начальника казачьего резерва Главного управления СС генерала Шкуро…

В узеньком каменном мешке звучало гулкое эхо. Голос полковника слегка дрожал, скрипел снег под сапогами переминающихся с ногу на ногу охранников.

– …руководителя Северо-Кавказского национального центра в Берлине генерала Султан-Гирея Клыча, Походного атамана казачьего Стана Главного управления казачьих войск Министерства восточных оккупированных территорий Германии генерал-майора вермахта Доманова, командира 15-го казачьего кавалерийского корпуса СС… генерал-лейтенанта…

Холодный воздух перехватил горло. Жадно вдохнув новую порцию воздуха, полковник продолжил:

– …Паннвица на основании… Указа «О мерах наказания для… злодеев, виновных в убийствах и истязаниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев, для шпионов, изменников Родины из числа советских граждан и для их пособников…»

Первым стоял генерал Краснов. Тело его сотрясала крупная дрожь, и в голове билась единственная мысль: «Это от холода… Конечно от холода. Но не от страха».

В последней тоске генерал поднял глаза в небо, глубоко и порывисто дыша, ловя открытым ртом густой морозный воздух. Снежинки терялись и таяли в его седых волосах, превращаясь в сверкающие круглые капельки. Они были похожи на слезы.

Гельмут фон Паннвиц старался восстановить в памяти самые лучшие дни своей жизни. Перед глазами шли и шли белые кони эскадрона Мосснера, восторженные, восхищенные лица казаков. Их глаза. Они так хотели жить!

Сержант сделал маленький шажок к скамье.

Андрей Шкуро скосил на него глаза, набрал в грудь воздуха и плюнул на сапог сержанта.

Как сквозь вату донесся дребезжащий голос полковника:

– …к смертной казни через повешение и конфискации всего лично им принадлежащего имущества.

Сержант побагровел, но справился с собой. Полковник махнул рукой, стоящие рядом солдаты, дружно хекнув, гвардейским ударом выбили скамейку из-под ног.

Натянулись веревки. Выгнулись тела. Полковник отвернулся.

Солдаты повернулись через левое плечо и по команде старшины ушли.

Через полчаса зэки из хозобслуги сняли трупы и уложили их на носилки. Врач в белом халате щупал пульс. Констатировал смерть.

Морозно пахло снегом. По длинному тюремному коридору несли в морг носилки с телами казненных генералов.

Стучали каблуки зэковских сапог по кафельному полу. Свесившись с края носилок, длинное худое запястье безжизненно раскачивалась в такт их шагам.

– И маршалы зова не слышат…

Эта казнь стала последней точкой в истории долгой и жестокой Гражданской войны казачества за ту Россию, которую они потеряли.

Послесловие:

Заместитель и друг Гельмута фон Паннвица, полковник Ганс Иоахим фон Шульц остался жив, женился на его тридцатилетней вдове и воспитал троих детей.

Генерал-майор КОНР Иван Никитич Кононов, проживая в американской зоне оккупации, в конце 1940-х годов сумел перебраться в Австралию, где отошел от политической деятельности. Но все равно до самого последнего своего дня и часа находился в розыске органами КГБ как изменник Родины.

Сбылось предсказание отца Валентина. Проживая в городе Аделаида, Иван Кононов стал прилежным прихожанином местного православного храма.