Глава, в которой Харальд Нильссен нарушает договор; открыта Священная книга; Коуэлл Девлин поставлен в тупик, а Джордж Шепард измышляет план.

Харальд Нильссен, как обычно в четыре часа пополудни, только что заварил и настоял чаю и уже садился за стол с тарелкой обсахаренного печенья и книгой, как его срочно вызвали однопенсовым письмом. Письмо было от Джорджа Шепарда, с пометкой «срочно», хотя причину начальник тюрьмы не указал. Наверняка дело касалось какой-нибудь пустячной подробности, раздраженно подумал Нильссен: какой-нибудь камешек в основании будущей тюрьмы, капля кофе на чертеже здания. Вздохнув, он накрыл чайник стеганым чехлом, переоделся из свитера в пиджак и взялся за трость. Что за дурной тон – докучать человеку воскресным вечером! Да он же шесть дней из семи трудится не покладая рук. Уж один-то день отдыха он заслужил без того, чтобы Джордж Шепард надоедал ему с расписками, зарплатными ведомостями или расценками на утиль. Дешевая почта усугубляла оскорбление: Шепард не потрудится даже пройти пять небольших кварталов от полицейского управления до набережной Гибсона; вместо того он требует, чтобы Нильссен явился к нему, точно вассал к сеньору! Чрезвычайно раздосадованный, Нильссен запер за собою дверь конторы и зашагал по Ревелл-стрит: шляпа сдвинута набок, фалды развеваются по ветру.

В полицейском управлении гостя встретила миссис Джордж. Она с разнесчастным видом провела Нильссена в гостиную, тут же обратилась в бегство, не успел тот произнести ни единой любезности, и захлопнула за собою дверь так резко, что ситцевые стены дрогнули и заходили ходуном, и Нильссену на миг померещилось, будто он на море.

Начальник тюрьмы восседал во главе стола и споро расправлялся с холодным обедом, состоящим из мясного студня, разнообразных пудингов однородной густоты и плотного хлеба какого-то темного крупнозернистого сорта. Шепард выпрямился, отложил вилку, но стула Нильссену не предложил.

– Итак, – промолвил Шепард, когда дверь закрылась и он проглотил свой кусок, – вы все-таки разболтали о нашем соглашении; вы нарушили слово. Кому вы проговорились?

– Чего? – не понял Нильссен.

Шепард повторил вопрос; Нильссен, помолчав, снова выразил недоумение, на сей раз чуть повысив тон.

Шепард холодно взирал на него:

– Не лгите мне, мистер Нильссен. Завтра утром Алистер Лодербек опубликует в «Таймс» письмо и разнесет в пух и прах мою репутацию. Он утверждает, будто некая доля от суммы, обнаруженной в хижине Кросби Уэллса, была инвестирована в строительство хокитикской тюрьмы. Не знаю, откуда у него эти сведения, но очень хочу узнать. Сейчас же.

Нильссен замялся. Как так вышло, что Алистеру Лодербеку известно о его комиссионном вознаграждении? Должно быть, кто-то из участников совета в «Короне» не сдержал клятвы! Может, Балфур? Балфур и Лодербек, они ж друзья не разлей вода, а никого другого рядом с Лодербеком Нильссен никогда и не видел. Но зачем бы Балфуру предавать его? Нильссен в жизни не желал ему зла. А не Левенталь ли? Тоже вероятно – раз письмо напечатают на страницах газеты. Однако Нильссену не верилось, что Левенталь способен нарушить слово, – равно как и Балфур. Он наблюдал, как Шепард подцепил вилкой кусок студня, мясного фарша и маринованный огурчик, и невесть почему (ведь Нильссен еще не успел проголодаться) у него прямо слюнки потекли.

– Кому вы рассказали? – настаивал Шепард. – И будьте так добры принять к сведению, что в эту самую минуту терпение мое на исходе; повторять свой вопрос я не стану. – Он положил в рот все то, что подцепил вилкой, вилку плавно извлек и принялся жевать.

Нильссен не знал, что и ответить. По правде говоря, рассказал он все как на духу не одному человеку, а двенадцати: Уолтеру Мади плюс еще одиннадцати собравшимся на совет в курительной комнате «Короны». Но мог ли он признаться в том, что растрепал секрет Шепарда целой дюжине? Не лучше ли притвориться, что он никому и ничего не говорил? Однако ж ясно как день, что кому-то он таки проболтался, раз Лодербек все знает! Мысли путались у него в голове.

– В толк взять не могу, как так вышло, – в отчаянии пролепетал он. – Вообще ничего не понимаю.

Шепард деловито набирал на вилку очередную порцию.

– Вы сами ходили к Лодербеку? – осведомился он, не сводя глаз с тарелки. – Или вы пошли к кому-то еще, а он уж, в свой черед, к Лодербеку?

– Я с Лодербеком за всю свою жизнь пятью словами не перемолвился! – с жарким возмущением заверил Нильссен.

– Тогда кто ж? – Шепард вскинул глаза, балансируя в руке столовыми приборами.

Нильссен молчал. На лбу его выступила испарина.

– Вы, как вижу, старательскую честь блюдете, – неодобрительно промолвил Шепард. – Ну что ж, хоть кому-то вы преданы, мистер Нильссен.

Он вновь принялся за ужин и молчал, как показалось Нильссену, целую вечность. Одет был Шепард в черный воскресный костюм; фалды он свесил по обе стороны стула, чтобы ненароком не смять за едой. Брюки с завышенной талией и жилет без воротника имели неодобрительно-похоронный вид; широкий галстук сколько-то вышел из моды – чуть снисходительно отметил Нильссен (ведь его собственный галстук, узкий, свободно завязанный, вполне соответствовал моде дня) – и словно бы еще более подчеркивал исполненный укоризны облик тюремщика. Даже холодный ужин простотой своей являл умеренную сдержанность. Сам Нильссен отужинал половиной вареной курицы с пюре из репы с маслом и обильно политой белым соусом, в придачу он выпил полкувшина очень неплохого вина.

Где-то в доме часы пробили четверть часа. За зыбкими стенами из комнаты в комнату неслышно бродила миссис Джордж. Шепард целиком сосредоточился на еде. Нильссен ждал, пока Шепард не подберет с тарелки последнюю крошку, в надежде, что по завершении трапезы начальник тюрьмы наконец-то заговорит. Когда же стало понятно, что надежда тщетна, Нильссен чуть слышно вымолвил:

– Ну так что же вы собираетесь предпринять?

– Первое, что я сделаю, – отвечал Шепард, промокнув губы столовой салфеткой, – это отстраню вас от всех обязанностей, связанных с постройкой тюрьмы. Я не нуждаюсь в услугах человека, который нарушает слово.

– Но мой вклад мне вернут? – воззвал Нильссен.

– Отнюдь, – покачал головой Шепард. И швырнул салфетку на тарелку. – Напротив, я нахожу вас запрос в высшей степени необоснованным, учитывая, что работы уже идут полным ходом.

Нильссен беззвучно пошевелил губами.

– Понятно, – наконец выговорил он.

– Вы отказываетесь нарушить старательский кодекс чести.

– Отказываюсь.

– Поразительно.

– Прошу меня простить.

Шепард, разом оживившись, отодвинул тарелку.

– Письмо мистера Лодербека будет опубликовано в завтрашнем номере «Таймс»; мне прислали сигнальный экземпляр.

Только тут Нильссен заметил, что на столе рядом с тарелкой лежит вскрытое письмо. Он шагнул вперед, протянул руку: