наций, выросшее из отдельных прав этих последних, с Естественным Правом Философов, понятым последними при помощи рассудочных умозаключений» (Вико, Жизнь, с.496–497).

Это чуть ли не призыв к проведению полевых исследований, как говорят современные психологи и этнографы.

Если мы хотим понять то, что имеем, надо искать естественные причины. Собственно говоря, вопрос этот ставит еще Платон. В этом смысле и Вико и Платон близки Геродоту, задававшемуся вопросами о причинах того, что мы имеем сейчас. Но если Геродот хотел найти ответ в людском быте, нравах и обычаях, то Платон и Вико, исследуют быт только затем, чтобы преодолеть его как помехи, выйти к самым началам и заглянуть в Мир божественный. Их яростный поиск чистой истины есть поиск первопричины того, что мы имеем, а одновременно Пути обратно, пути к истинному себе.

Пожалуй, уже можно высказать основной упрек современной науке со стороны тех, кто в том или ином виде, начиная с Вико, пытался создавать иные научные парадигмы. На мой взгляд, это – бездумность. Наука, заявившись в качестве носителя и ревнителя разума, и это всегда соответствует действительности, пока мы имеем дело с ее разработчиками, мгновенно превращается в тупое механическое ремесло, как только попадает в руки исполнителей. И самое страшное, что при этом она теряет тот основной вопрос, с которого сама начинала борьбу с религиозной парадигмой – зачем? Зачем ты, ученый, делаешь то, что делаешь? Прикрываясь мощнейшим щитом общественного мнения, воплощенного в явную часть научной парадигмы, ученый считает, что никто просто даже не вправе лезть за этот щит «в его душу», и гниет в мелколичностных целях. До больших задач, ставившихся когда-то перед собой наукой, чаще всего просто не доходит. Что такое мелкие, бытовые цели с точки зрения разума? Это то, что за нас продумано в прошлом, следовательно, это то, о чем думать не надо.

Как это, может быть, ни странно, но то, что твоя голова работает не переставая, еще не значит, что ты думаешь. Иными словами, если мы хотим дать полноценное определение разума, мы вынуждены будем дать и определение способа его работы, который называется «думать». И тогда со всей неизбежностью выяснится, что помимо думанья, наш ум постоянно занят еще чем-то, что под определение этого понятия не подходит. И хотя полноценное описание всего этого «помимодуманья» – дело другого исследования, уже сейчас можно сказать, что основная часть мышления занята перебором целей и подбором «программ» или образцов поведения для их достижения.

Поскольку ни о каком рассуждении при таком подборе речи нет – это чистой воды «автоматика», то и имя этому должно быть дано отличное от «думать».

Соответственно, ученый, вошедший в целевую определенность своего сообщества, вваливается в это состояние подбора образцов, которые все уже найдены задолго до него и составляют самоё плоть культуры его сообщества.

Попытки делать что-то не так, как предписано обычаем, осуждаются и превращают такого ученого сначала в странного, а потом в изгоя. Вот это состояние я и называю бездумностью науки.

На самом деле, если мы приглядимся к этому с психологической точки зрения, то обнаружим здесь всего лишь традиционное или, говоря по-русски, обычное мышление, которое является темой особого разговора. В нем есть и свои отрицательные, и свои положительные стороны. В рамках культурно-исторической психологии оно – повод не для осуждения, а для исследования. Тем не менее, это никак не отменяет того, что оно неоднократно осуждалось на исторической памяти науки.

Посчитаем пока, что заявленное мною – психологическая гипотеза. Тем не менее, ее надо держать в виду, потому что я буду в дальнейшем исходить из этого предположения. Для меня в большей части попыток создать культурно-историческую парадигму различными учеными ведущим является не действительное видение, что без этого подхода наука дальше развиваться не может, а скорее недовольство современной им наукой, ее застоем и, соответственно, попытка все пересмотреть, начиная с самых первых вопросов и основ, как это было и у Декарта, и у Бэкона, и у Вико. Я говорю сейчас о болезненной потребности просто ниспровергать всех, кто выше тебя. Ее я как раз и рассматривал на примере Вико, чтобы обоснованно отбросить как личностное. Но вот когда мы освобождаемся от подобных целей, выясняется, что кто-то из ученых движим желанием просто пересмотреть всю науку и начать ее с начала, а этим началом оказывается человек. Как говорил Декарт – начать с себя. Другие же идут дальше. Они понимают, что прежде, чем начать с себя, надо бы еще и определить, что ты такое, что такое человек. И начинают с описания предмета, которое неизбежно включает в себя общество, культуру и развитие или историю. Вот тогда-то и рождается культурно-исторический подход как таковой. Следующим шагом, еще более уточняющим подход, оказывается признание того, что даже исследуя древние тексты, не говоря уж о современности, мы не имеем дела ни с чем, кроме человеческого мышления, к тому же воплощенного в отдельные личности. Вот тогда рождается культурно-историческая психология.

Вряд ли она была возможна без появления ученых-гуманитариев, создавших общий культурно-исторический подход, как и без тех, кто просто задавался вопросом, что должна исследовать наука и зачем? Тем не менее, культурно-историческая психология – самостоятельная наука, и мы должны будем выделить тех, кто создавал в своих трудах именно ее, а в работах предшественников выбрать все то, что впоследствии определилось как ее инструментарий.

Поэтому о большинстве создателей культурно-исторического подхода я буду рассказывать кратко, лишь выбирая полезное, на мой взгляд, для дальнейшего исследования.

Итак, Геродот дал описание материала – многочисленные примеры бытового мышления. Сократ задался вопросом, как это мышление преодолеть, чтобы прийти к себе, и разработал основу метода самоочищения.

Платон с помощью этого метода дал глубокое исследование мышления и общества, а также заложил основы науки о разуме. Аристотель, продолжая лишь один из намеченных Платоном путей движения, в рамках этой науки дал описания составных частей механики разума, но при этом заложил отход от сократического пути к себе в сторону создания мира науки в современном понимании этого слова. Декарт, отрицая Аристотеля, заявил сократическую цель познания себя на словах, но, увязнув в критике предшественников и современников, на деле пошел другим путем, то есть в направлении общества, если мы взглянем на то, что им правило, глазами психолога. В итоге родилось сообщество людей с названием наука. То, что Декарт от самопознания, то есть от обращенности к себе, ушел в обращенность к обществу, то есть к заботе о неуязвимости от общественного мнения, вылилось в попытки выглядеть непричастным к тому, что пишешь.