строгий начальник, обильно рассыпающий взыскания за служебные проступки, совершенно не догадывается о их происхождении, не вникает во внутреннюю жизнь офицерского общества и во всех своих действиях бродит впотьмах. Где же тут обаяние авторитета начальника, если каждый не только видит, но даже смеется над его усилиями уничтожить отпрыски зла без всякого представления о его корне? Что молодежь! — это гибкий, мягкий и прекрасный материал в своем первоначальном виде: перемените ветер — и она сейчас же наклонится в хорошую сторону и будет чувствовать себя гораздо счастливее под надежным нравственным покровом. Дело только отчасти заключается в личном составе молодежи; главным же образом в том, что есть благодушные начальники, совершенно не обладающие педагогической прозорливостью, не видящие, не чувствующие присутствия в полку вредной среды между старшими офицерами, которые санкционируют сомнительные офицерские проступки, вышучивают службу, составляют партии и, группируя вокруг себя молодежь, систематически развращают ее, оставаясь при этом на хорошем счету и даже получая награды.

Вот такой элемент следует привлекать к порядочности, не останавливаясь ни перед какими законными мерами.

— Пожалуйста, господа, — сказал Б. после некоторой паузы, — не принимайте моих слов за хулу или пороки нашей доблестной армии. Наверно, вы сами заметили в моем рассказе простой литературный прием; я хотел по возможности рельефнее очертить предмет и для этого сделал некоторые обобщения, соединяя в один тип отрицательные черты нашего войскового строя. Понятно, что нет офицеров, соединяющих в себе все приведенные недостатки, и еще менее вероятно существование полков, состоящих из таких офицеров; но тип приведенного мною офицера все-таки возможен, и говорить о нем надо хотя бы для того, чтобы ориентировать лиц, путающихся в понятиях о военном строе и в анализе происходящих в нем явлений, иногда очень сложных и неожиданных.

На этом генерал Б. остановился и посмотрел на часы.

— С дозволения вашего превосходительства, — сказал полковник, осторожно въезжая на стуле в середину кружка, — я тоже могу кое-что рассказать про один здешний полк. Это было в первую мою поездку в Питер. Приехал, остановился в «Гранд-Отеле», и разобрало меня нетерпение дома посмотреть, архитектуру здешнюю; так, не переодевшись, и пошел в стареньком сюртуке, положим, в хорошем, сшитом у «Сидорова из Парижа», в Тифлисе. Прохожу мимо Дюссо — знаменитый такой ресторан был — и думаю: надо же зайти, чтобы было что порассказать, когда вернусь. Захожу, нарочно выбрал два самых заковыристых блюда, забился в угол и завтракаю; думаю, никто меня не увидит. Вдруг входят три блестящих офицера; пристально взглянули на меня; один, самый высокий, навел лорнетку, заметил две полоски на погонах и подал знак товарищам; сейчас же все, как один человек, сделали форменный воинский поклон и спросили разрешения сесть. «Вот офицеры так офицеры!» — подумал я, и так мне приятно стало на них смотреть… чистенькие, красивые, а какая дисциплина, как держат себя почтительно, какое уважение к штаб-офицерскому мундиру. Положим, у нас все это соблюдается, да только совсем не тот «коленкор». Сидим, завтракаем. Только я замечаю, что у них форма похожа на форму сына нашего командира полка, а мне этого юношу поручено было проведать. Подошел, спрашиваю: «Не у вас ли служит Р.?» Оказалось, что у них. Они опять встали и, несмотря на мое разрешение, не садились, пока я сам не сел, причем один из них пододвинул мне стул. Конечно, сейчас же по русскому обычаю предложили мне разделить с ними компанию, выпить вина. С полным удовольствием просидел я с ними полчасика, а они все ухаживали за мной и проводили до дверей, когда я уходил.

Не прошло двух часов, как мне приносят форменный служебный билет сына нашего командира полка Р. Прошу войти. Входит, кланяется по форме и не сует первый руку, как это делается по простоте. «Да какие же они красавцы все, какие приличные, воспитанные», — снова подумал я, глядя на Р.

На следующий день не успел я отдать визита Р., как он снова явился ко мне в сопровождении одного из старших товарищей с приглашением от командира полка и общества офицеров к ним в собрание на обед. Отказываться было неловко, поблагодарил и поехал.

Приезжаю. Встречает меня председатель собрания и представляет всем офицерам. Ближайшие вышли ко мне навстречу.

С самого момента моего приезда я был окружен таким радушием, таким трогательным вниманием, какого я нигде в жизни не испытывал. Сейчас же повели меня показывать собрание: портреты царей и исторических генералов, служивших в этом полку: картины, группы, альбомы. Хотели еще показать реликвии, хранящиеся по соседству в церкви; но вдруг все встрепенулось… Командир пришел — высокий, моложавый; природная важность осанки, манеры просты и непринужденны.

— Я знаю ваш славный полк и отлично знаком с вашим командиром, — ласково отнесся он ко мне, мягко сжимая мою руку; затем, как радушный хозяин, взял меня под руку и повел к столу, предложив место рядом с собой.

Большой зал с лепными украшениями, богатая сервировка, яркий свет канделябров, картины и портреты, изящное и до трогательности радушное офицерское общество; ласкающий, постепенно усиливающийся шумок жизнерадостной беседы — все это, по правде сказать, меня несколько ошеломило, точно перенесло в сказочный мир, в область сновидений.

Я наблюдал общество и любовался каждым из офицеров. Ну, посмотрите на этого чудного юношу Р., сына нашего командира полка, — что это за прелесть! Да я бы, кажется, полжизни отдал, чтобы у меня был такой сын. Р. посматривал на меня и при встрече взглядами улыбался как своему человеку: ему приятно было видеть, что я доволен их приемом, их обществом.

Вместе с тем я зорко следил за поведением офицеров: было оживленно, был даже шум, говоря попросту, была выпивка, но ни одной резкости в манерах, ни одной фальшивой ноты, ни одной фамильярности… Я вспомнил своих. У нас тоже отличные офицеры: пустите на штурм — так пойдут, что ой-ой-ой! Это все у нас в полном порядке; да не в том дело, я говорю о выдержке: умей выпить — умей и ног не оттаптывать… Раз нет выдержки, нет этого, как вы изволили выразиться, рефлекса в надлежащем поведении, того и ожидай, что случится выходка, после которой офицер уходит из полка… И какого иногда славного, какого чудного офицера лишается через это армия! Да, ваше превосходительство, верно изволили очертить дисциплину; великая это вещь в войсковом быту, и надо ее понимать, — да!

Ну так вот, господа: наблюдаю я поведение офицеров, и, признаюсь, был момент, когда меня передернуло: слышу, командир разговаривает с одним офицером на «ты», но сейчас же я убедился, что