Предполагаем жить, и глядь – как раз умрем.

На свете счастья нет, но есть покой и воля.

Причем последняя строка – итог элегического начала стихотворения – естественно оказывается на наиболее низком уровне звучности (4,81).

И вдруг – резкий взлет тона и одновременно верх эмоционального накала стихотворения: «Давно завидная мечтается мне доля» (5,27). Напомним, что «5» – это числовой эквивалент сонорного. Следовательно, общий уровень звучания строки находится между сонорным и гласным. Конкретизация же этого эмоционального всплеска ведет кривую вниз, через строку «Давно, усталый раб, замыслил я побег» (5,00) до последней, повторяющей уровень звучания трех элегических строк: «В обитель дальную трудов и чистых нег» (4,83). В самом деле, попробуйте, читая стихотворение, произнести этот стих громко, и вы сразу почувствуете фальшь такого прочтения.

Все это, однако, нисколько не значит, что перед нами элегия. Обратим внимание на соотношение уровня звучности двух частей произведения (на нашем графике – точечная линия): 4,87 и 5,03. Очевиден общий подъем тона стихотворения; для элегии же, по нашим наблюдениям, наоборот, характерна тенденция падения звучности.

Словом, Блок был прав и неправ, говоря о том, что здесь слышны «предсмертные вздохи Пушкина». Строка «Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит» действительно дает начало элегическому настроению, но она же, как мы видели, предопределяет и его вторую, более мажорную часть: стремление освободиться от петербургских пут, превращавших Пушкина в «усталого раба». Блоковская трактовка этой строки обнаруживает, таким образом, не столько объективно литературоведческий, сколько глубоко личностный характер. Для нас же сейчас важно, что внутреннее, сокровенное и данное читателю в его непосредственном чувственном восприятии движение стиха – это движение его эмоциональной наполненности, чему вполне соответствует, как мы видели, и мелодика и что вполне соответствует также смыслу стихотворения, который заключается в преодолении мотива апатии, обреченности и утверждении творчества и подлинной любви как высшего оправдания существования человека. Совершенно прав финский исследователь поздней лирики Пушкина Эркки Пеуранен, когда утверждает, что «замыслить свой побег» заставляет поэта «стремление к подлинному бытию»137. Этот взгляд недвусмысленно подтверждается и тем сокровенным напевом стиха, характер которого выявляет наш график динамики уровня звучности.

Относительно же самой мелодии стиха мы должны сделать следующий вывод: она нерасторжима с эмоционально-смысловой сущностью поэзии, и ее выявление и анализ приобретают смысл исключительно в непосредственной связи с семантикой текста.

Разумеется, делать этот вывод на основании разбора одного лишь стихотворения рисковано. В. М. Жирмунский верно сказал, что «статистический метод показателен только для «больших чисел». Ниже мы остановимся на движении внутренней мелодии стиха в целом ряде произведений разных поэтов, но «больших чисел» нам все же не удастся достичь. Впрочем, выход есть: приняв описанную нами методику выявления уровня звучности, при желании можно применить ее в анализе какого угодно количества стихотворений и прийти к убедительным для себя заключениям.

Остановимся еще на одном вопросе: действует ли закономерность соответствия мелодии стиха и его эмоционально-смысловой сущности в поэзии, созданной на других языках? Ведь при всех отличиях в стихосложении литератур разных народов и при всей разнице языков, на которых слагаются стихи, доминирует все-таки общее: «материя» стиха – это звуки человеческой речи, которые необходимо составляют «естественный ряд» нарастания звучности от глухого взрывного до ударного гласного.

Рассмотрим пример из испанской поэзии. В соответствии с принятыми у нас семью ступенями звучности, получим следующее распределение звуков испанского языка: «1» – пауза; «2» – р, t, k, f; «3» – s, х, с; «4» – b, g, d, d, у; «5» – r, l, т, n, h, j, n; «6» – w и безударный гласный; «7» – ударный гласный.

Перед нами – стихотворение Ф.-Г. Лорки:

Cuando yo me muera,

enterradme con mi guitarra

bago la arena.

Cuando yo me muera,

entre los naranjos

y la hierbabuena.

Cuando yo me muera,

enterradme si quereis

en una veleta.

¡Cuando yo me muera!

(«Memento»)[14]

Приводим дословный перевод стихотворения:

Когда я умру,

похороните с моей гитарой

в песке.

Когда я умру,

между апельсиновыми деревьями

и мятой.

Когда я умру,

похороните, если хотите,

во флюгере.

Когда я умру!

Музыкальная сущность этого стихотворения особенно очевидна. Каждая строфа начинается со строки «Cuando yo me muera», ее смысл и звучание – лейтмотив стихотворения. Наше непосредственное восприятие говорит о необыкновенной внутренней цельности этого шедевра. Мы видим, что связаны между собой две первые строфы, и это подчеркнуто рифмой, arena – hierbabuena связаны между собой первая и третья строфы, и это подчеркнуто повторением слова «enterradme». В конце стихотворения удивителен по глубине смысла, неповторимости интонации жест, переносящий наш внутренний взор ввысь: «veleta». Однако в стихотворении все же торжествует кольцевая форма, поскольку последняя стих-строфа возвращает нас к лейтмотиву произведения: «!Cuando yo me muera!». Каков смысл этого лейтмотива, что такое сама смерть в стихотворении и, наконец, почему последние слова о смерти выражены восклицательным предложением?

Обратимся же к динамике уровня звучности стихотворения Лорки. См. график № 2.

Первое, что можно сказать, рассматривая приведенный график, это то, что все стихотворение очень звучно, ведь «5» – это обозначение сонорного, а «6» – безударного гласного. Уровень звучания располагается, следовательно, между сонорным и гласным, т. е. все стихотворение приближено к вокальному пению, так как звучание гласного есть не что иное, как вокальное звучание.

Затем, явным становится необычайно четкий ритм перепада звучности в каждой строфе: первая и третья строки даны в высоком звучании, вторая – звучит сравнительно глухо. Любопытно сопоставить эти вторые строки. Оказывается, что, объединяясь тонально, они объединены и единым звукообразом: enterradme (похороните), который в точности повторился в первой и третьей строфах, но и во второй строфе, где нет этого слова, он незримо присутствует в созвучном ему сочетании «entre lus». Низкий уровень звучания оправдан смыслом: в похоронах – физическая определенность небытия…

График № 2

Обратим однако внимание еще на один фактор, на контрастность звучания, переход от полнозвучия к приглушенности и наоборот: от приглушенности к полнозвучию. Резкость такого перехода создает внутреннюю напряженность поэтической речи, которая так же, как и все в произведении, связана с его смыслом. Обладая числовым эквивалентом уровня звучности строки, нам легко определить и эквивалент уровня контрастности. Так, контрастность звучания строк «Cuando уо те тиега» (5,60) и следующей за