– Вы имеете в виду двести четырнадцатый?

– Да, господин оберст. Не знаю, случайно ли на помощь вам направили роту «Веселых Висельников» или уже тогда созрел план, осуществление которого мы видели сегодня. Покойники. Вот что было нужно Ордену Тоттмейстеров для создания новых частей Чумного Легиона. Не единицы, не десятки – тысячи. И сразу. Именно для этого заблаговременно прибыли автомобили с тоттмейстерами – они знали про то, что здесь готовится, и торопились занять свои места, как падальщики при виде умирающего животного. Ведь каждый из них должен был получить свой кусок. С указом кайзера в кармане и таким подспорьем Орден Тоттмейстеров мог пожинать урожай без всяких опасений. Мешало только одно. Несмотря на два штурма за последний месяц, покойников было слишком мало, чтобы удовлетворить их аппетит. Им нужны были свежие мертвецы, сотни и тысячи свежих мертвецов, чтобы сформировать новые роты.

Лицо фон Мердера стало серым, как бетонная облицовка блиндажа.

– Значит, ловушка? – пробормотал он, и голос его клокотал, как у раненного в грудь. – Значит, с самого начала?..

– Да. Они убили Хааса, чтобы использовать его как говорящую куклу, подсунутую вам. Выдумали отряд «Мистраль» с фальшивыми разведданными. Спровоцировали вас бросить все силы на штурм. Из которого – им это было известно – никто не вернется живым. За утерю стратегически важной точки они не боялись. Две штурмовые роты Чумного Легиона страховали нас в тылу втайне от нас самих. Они должны были контратаковать и не пустить увлекшихся французов, но немного выбились из графика. Конечно, для этого пришлось заплатить имуществом Ордена, а именно ротой «Веселые Висельники», но подобные траты легко восполнимы. Чистый доход окупит подобные издержки. Сегодняшний день в гроссбухе Чумного Легиона будет отмечен синим цветом[34].

– Я не один год на этой войне, – отчеканил фон Мердер. Вся его старость, дряблость, усталость оплыли, как парафин со скверной свечи, оставив лишь ярко горящий фитиль. Минуту назад еще совершенно разбитый, теперь он смотрел твердо, словно вместо глаз у него были бесстрастные линзы «цейса». – Я видел вещи, которые можно назвать чудовищными, и видел тысячи вещей, которые были еще страшнее их. Но если… – голос все-таки подвел его, прыгнул, – если… Господи. Если то, о чем вы говорите, правда…

– Мы можем убедиться в этом. Заберите тело люфтмейстера Хааса, пусть его осмотрит врач или фельдшер. А лучше квалифицированный лебенсмейстер. Я уверен, вас ждут интересные находки. Например, след от ножа в сердце. Или что-то еще в том же роде. Хаас не владел собой, когда воспользовался вашей слабостью, а ваших солдат отправил в ловушку. В этом воля тоттмейстера, полностью управлять рассудком и действиями своих мертвых кукол. Их сила распространяется только на мертвецов. Просто Хаас стал первым. Ему не повезло.

– Хауптман! – Дирк видел, как рука оберста легла на кобуру, но дрогнула и отстранилась, должно быть, фон Мердер вспомнил, что его «маузер» разряжен, что не отразилось, впрочем, на его уверенности. – Хауптман Бергер!

– Здесь, господин оберст. – Тоттмейстер Бергер иронично козырнул ему. Ледяной океан ни шелохнулся, волны не обрушились на берег. Ни малейшего следа гнева или смущения не было на бледном лице. И вообще ничего не было. Из глаз тоттмейстера Бергера словно смотрела сама вечность, безразличная и уставшая.

– Теперь я требую ответа от вас! Поднимитесь, когда разговариваете со старшим по званию!

Голос оберста лязгнул тем особым металлом, из которого отливают настоящих офицеров, тем, которому невозможно сопротивляться, будь ты хоть тоттмейстер, хоть сам Господь Бог. Тоттмейстер Бергер встал, но не вытянулся по стойке «смирно», наоборот, расслабился почти вальяжно, не выпуская из рук папиросы. Опустошенный и безразличный, он взирал на оберста фон Мердера совершенно равнодушно. Как смертельно уставший человек разглядывает циферблат часов. Или шкалу прибора, чьи показания ему неинтересны, но чья стрелка приковывает взгляд.

– Я дам вам ответ, – сказал он, – если вы настаиваете. Что вы хотите знать?

– Мы хотим знать, что обнаружит врач, если осмотрит это тело. – Оберст кивнул в сторону мертвого Хааса. – Будут на нем следы от ножа?

– Не будет, – ответил спокойно тоттмейстер Бергер, темные глаза усмехнулись Дирку с белого, как у мертвеца, лица. – Не будет никаких следов. Я был не настолько глуп, чтобы пырять Хааса ножом.

– Вы…

– Обычный яд. Добавленный в вино, почти неощутим. Люфтмейстер Хаас умер два дня назад, господа. И мне было его очень жаль. Он был славным парнем, наш Хаас. Вздорным, резким, совершенно не умеющим держать себя в руках, даже трусливым, но все же славным. Мне очень жаль, что его судьба оказалась предопределена.

– Вы убийца… – прошептал оберст, в его голосе не было гнева, одно лишь безмерное удивление. – Это вас будет судить трибунал… Сдать оружие, хауптман Бергер! Сдать оружие! Вы арестованы мной в связи с убийством люфтмейстера Хааса.

Дирк мысленно напрягся, ожидая, что последует за этим. Оберст, наивный дурак… Стоит тоттмейстеру Бергеру захотеть – и собственное тело Дирка превратится в оружие, которое раскроит голову фон Мердеру быстрее, чем тот сообразит, что происходит. Оружие, над которым сам Дирк не будет властен. Просто потому, что то ему не принадлежит.

Но тоттмейстер Бергер только покачал головой, как бы удивляясь подобному неуместному упорству, достал из кобуры свой пистолет – тоже «маузер», только компактный, модель десятого года, – повертел его в руке и легко положил на стол, как какую-нибудь папиросную пачку.

– Трибунал соберется нескоро, – заметил тоттмейстер Бергер. – Здесь идет война, если вы заметили. Но я могу рассказать кое-что, чтобы не томить ваше любопытство. Итак… Я отравил Хааса два дня назад. Он умер легко и спокойно, уверяю вас. Без тех мучений, которые испытывает заживо освежеванный осколком или попавший под струю огнемета. Его душа отлетела почти мгновенно, и я ее не удерживал. Так что нет, Хаас не мучился, глядя, как я использую его тело для низменных и подлых вещей. Наверное, он даже не знал, что умер. «Мистраль» был взят мной из его памяти. Название показалось мне символичным. И я использовал его, чтобы уничтожить двести четырнадцатый полк. Заметьте, господин оберст, я щажу ваши чувства. Не говорю, что это вы уничтожили своих людей, точнее, ваша гордыня. Нет, я готов принять на себя эту ответственность. Более того, именно себя я считаю их убийцей. Почему вы так удивлены? Я недостаточно похож на кровожадное чудовище в человеческом обличье? Вы полагали, что чужие смерти должны меня радовать? Что я сделал это оттого, что так желала моя извращенная натура?

Тоттмейстер Бергер рассмеялся, и от этого смеха Дирка замутило. От смеха или от того, что он сам, как и прежде, был соединен со своим мейстером невидимым проводом, который и держал его над поверхностью океана смерти?

– Я сделал это потому, что люблю свою страну и свой народ, господин оберст.