– Олаф сделал мне предложение… – вдруг робко произнесла Коко, но не успела она договорить, как я прыснула чаем, а Нат выронила из своих рук мобильный.

– Что?! – первой воскликнула я – та, которую сложно удивить.

– Только мне необходимо восстановить сгоревший в пожаре паспорт, чтобы мы смогли официально узаконить наш брак…

– То есть ты согласилась?! – продолжала восклицать я.

– Да как же так получилось, что из всех документов у тебя сгорел именно паспорт?! – возмущённо вскрикнула Нат, совершенно забыв поинтересоваться, о чём Коко думала, когда откладывала восстановление столь важного документа “на потом”.

В итоге я полдня слушала эмоциональные рассказы Коко и Нат о предложении мистера Гутмана и родственниках Байрона, иногда даже активно участвуя в их пылких, исключительно дружеских, словесных перестрелках. Мне нравилось, что они зациклились на новостях друг друга, напрочь забыв обо мне, так как я не хотела никому рассказывать о том, что провела эти три дня под покровом урагана Розамунд в объятьях Дариана.

Так и не досмотрев футбольный матч (всё равно в нём не принимал участие Робин Робинсон, по-видимому получивший какую-то травму), я отправилась в постель уже в восемь часов, предварительно выпив жаропонижающий раствор, чтобы сбить начавшую расти температуру. Слишком уставшая после бурной ночи, разгребания снега, плотного ужина и горячащих кровь разговоров, и придавленная постепенно спадающей после приёма антибиотика температурой, коснувшись подушки я вдруг почувствовала себя куском пористой ваты, готовой вот-вот растворится в пространстве. Привычная мне постель неожиданно показалась мне слишком просторной, но лишь спустя некоторое время, уже засыпая, я поняла, что это из-за отсутствия в ней громадного тела Дариана.

Неделя пролетела словно один день. Практически бесснежный январь поблек на фоне трёхдневной февральской снежной бури, вывалившей на наши головы едва ли не трёхмесячную норму снега, от которого уже спустя семь дней, из-за неожиданно поднявшейся до плюс двух градусов температуры и холодных проливных дождей, осталось всего ничего. Впрочем, температура воздуха вскоре вновь упала до минус трёх градусов, из-за чего не только оставшиеся клочки снега, но и очищенные дороги покрылись толстой ледяной коркой. Из-за серьёзного гололёда мне всю неделю приходилось выезжать из дома на час раньше, так как скорость моего передвижения никак не могла превышать сорока километров в час, а сама дорога требовала такой мощной бдительности, что руки Криса, каждый день неустанно мотающегося между Лондоном и “магнатским городком”, к концу дня синели от напряжения.

…Мои отношения с Дарианом окончательно зашли в тупик. Я бы могла сказать, что они начали налаживаться, но лично для меня они зашли именно в тупик. С прошлой пятницы, после того, как мы вместе откопали его машину из-под снега, Дариан ни разу – ни разу! – не напоминал мне о своём существовании при помощи звонков или смс-сообщений, не требовал от меня поцелуев и не пытался затащить меня в постель. Неожиданно это начало влиять на меня сильнее, чем если бы он продолжал гнуть свою политику тоталитаризма. У меня начали возникать так называемые “проблески”: моменты, когда я начинала искренне, а однажды даже мило, улыбаться на какие-то его слова, и даже пару раз ответила ему взаимностью на его красноречивые взгляды. Я всё ещё прекрасно осознавала, что не люблю этого мужчину – для меня это было так же очевидно, как теорема Виета – однако он неожиданно перестал быть для меня тяжёлым и даже труднопереносимым человеком. Возможно мы просто перестали шлёпать друг на друга тяжеловесные ярлыки ожиданий и отталкивающие этикетки требований, но я со стопроцентной уверенностью склонялась к другому варианту. Дариан просто поменял стратегию.

Конечно же я мгновенно оценила стратегическую мудрость и, даже можно сказать, ловкость своего оппонента, мысленно одарив его своими скупыми аплодисментами, однако факт оставался фактом: я была собой, он был Дарианом Риорданом, и между нами был заключен контракт, после аннулирования которого между нами не осталось бы ни малейшей связи. Я собственноручно, одним лишь щелчком, оборвала бы всё, что нас связывало на данном этапе. Но сейчас я была повязана, и повязана так крепко, так прочно, что о щелчке могла только мечтать…

…О налаживании моих отношений с Дарианом не могло идти и речи.

Ирма слегка простыла и выпросила у брата отгул от школы и внешкольных занятий, впрочем не отменив своих выходных занятий в “Мустанге”. В честь праздника Дариан отпустил сегодня весь персонал сразу после обеда, заранее попросив позаботиться Джину об ужине на двоих. Как выяснилось позже, ужин предназначался для меня и Ирмы: Дариан, проведший весь день в Лондоне на модном показе, явился спустя час после ужина, за три часа до моего отъезда.

Весь день Ирма хандрила. Суть её угнетённого состояния, насколько я смогла понять глубину её пубертатного максимализма, состояла в том, что в День всех влюбленных она – а ведь ей уже целых семнадцать лет и почти три месяца! – до сих пор ходит без парня. Хизер Додсон, в отличие от неё, только за прошедший год успела сменить пятерых парней, в то время как она – за всю свою жизнь! – ни с кем по-настоящему не встречалась. Один раз переспала с неизвестным мне одноклассником (ещё до моего появления в этом доме), трижды целовалась с разными парнями (включая уволенного садовника, с которым я её застукала), один раз пыталась совратить водителя (правда об этом она умолчала), но ни разу ни с кем так и не “состыковалась” для “нормальных” отношений. Даже у Хизер Додсон в этот день был смазливый бойфренд, сын какого-то захолустного бизнесмена, который её сегодня обязательно поздравит, у Ирмы же не было даже тайного поклонника… В общем, у девчонки на этой волне была едва ли ни самая настоящая трагедия. Очередное доказательство того, что жизнь её ещё по-настоящему не била.

Чтобы хоть как-то подбодрить свою подопечную – в конце концов, по рабочему договору я числюсь как “компаньонка”, а “компаньонка” происходит от слова “компания” – после лёгкого ужина я решила развлечь её тем, чем когда-то развлекала меня Амелия. Правда, мне тогда было шестнадцать, и Амелии, как моей прабабушке, стоило бы подумать, прежде чем учить меня варению глинтвейна, но вместе с глинтвейном в тот Валентинов день она научила меня и приготовлению домашнего шоколада.

– Ты точно знаешь, что делаешь? – с подозрением наблюдая за тем, как я выливаю красное вино в кастрюлю, в которой уже лежит мёд, апельсин и две палочки корицы, поинтересовалась Ирма.

– Да я в этом деле стреляная птица, – ухмыльнулась я. – Главное не довести напиток до кипения.

– А иначе?

– А иначе пить его будешь только ты, – наградила саркастической ухмылкой девчонку я.

– И что вы здесь делаете? – раздался голос Дариана прежде, чем он успел войти на кухню.

– Ты никогда не догадаешься, – едва ли не впервые за сутки довольным голосом отозвалась Ирма.

– Почему же? – остановившись на пороге, прищурился Риордан, одарив меня подозрительным взглядом. – Судя по запаху и по тому, что Таша с таким завидным сосредоточением устремила свой взгляд в кастрюлю, от которой теперь явно боится отлипнуть, вы портите одну из лучших бутылок моего вина.