— Значит, это я виновата, по-твоему? Значит, я неумело веду хозяйство? Получаешь гроши, сколько раз просила тебя поменять работу, поступил бы куда-нибудь в магазин, и жили бы как люди.

— Что я, воровать должен? Я честный человек! Да пусть хоть ни одна душа не придет сватать моих дочерей, воровать не стану.

— И не придут! Кто польстится на безводные речки?!

— Если и не придут, то только из-за твоего языка! — Хайрудин швырнул наконец гульгум и чуть не угодил им в голову подоспевшей бабушке.

— Вы что, с ума сошли? — Бабушка смело поднялась на крыльцо. — Нормальные люди стараются не выносить сор из избы, а вы чуть что — выскакиваете на улицу и звоните о своих распрях на всю округу. — И бабушка так ударила по гульгуму ногой, что тот отлетел во двор.

— Она не успокоится, пока я не отрежу ее длинный язык и не выброшу его собакам, — бесновался Хайрудин, — да и те, наверно, понюхают и отвернутся! — Хайрудин снял с гвоздя курдюк и запустил им в жену.

— Ради аллаха, принесите со двора гульгум, — заламывая руки, крикнула Салимат, — а то он все в доме, перебьет!

— Ну все, хватит, — сказала бабушка. — Ты можешь хоть минуту помолчать? Семейные дела криком не решают. Брат Хайрудин, сколько раз тебе говорила: женщина есть женщина, не опускайся до ее уровня.

— Да разве я когда-нибудь первым начинаю? — не мог успокоиться Хайрудин. — Как же мне не заводиться, когда она прямо потоками льет на меня брань!

— А ты отведи этот поток мимо, — ласково говорила бабушка, — он потечет в ущелье и там успокоится. Сам же знаешь: если женский ум можно было бы сравнить с мужским, то женщина ходила бы в папахе, а не в платке.

С этими словами бабушка прошла в комнату, а мама, Салимат и я последовали за ней.

— Видали, какой упрямый, — плакала Салимат, — стоит только заикнуться о приданом детям, вспыхивает как огонь. Говорит, что жизнь прожил, огонь и воду прошел, войну видел; говорит, убежден, что ум надо иметь прежде всего, а не тряпки. А мне-то что делать?, Дочери ведь уже невесты! Как я их выдам замуж? — Салимат била себя по коленям и так горько рыдала, что мне стало ее жалко.

— Вабабай, Салимат, если уж у тебя ничего нет, что же тогда мне делать? Если в мой дом впустить разъяренного быка с острыми рогами, то подцепить ему будет нечего. Тебе хоть муж зарплату приносит. А я одна — одевай детей, корми… — Мама стояла бледная как полотно, голос ее дрожал. Мне хотелось сказать ей что-нибудь утешительное, но я не смела.

— И я, — вмешалась Субайбат, которая тихонько вошла в комнату, — как увидела, сколько добра насобирала Шахрузат, места себе найти не могу. Думаю, может, хоть сейчас надо взяться за ум, поездить в город, прикупить чего-нибудь… — У Субайбат навернулись на глаза слезы, но она не дала им воли, с шумом сглотнула слюну и опустила голову.

— Салимат, — заговорила бабушка в наступившей тишине, — Салимат, когда ты поумнеешь? Умный всадник коня не кнутом берет, а лаской. Грубость мужская — что напильник, медленно точащий его душу, и надо лечить ее лаской, ведь обветренную, шершавую руку мажут жиром…

— Ты понимаешь, он… — начала Салимат.

— Выслушай меня до конца, — остановила ее бабушка. — Семейные вопросы не решают на крыльце, у всех на виду, звеня гульгумом, а тогда, когда две головы мирно лежат на одной подушке. Не начинай с разговора о дубе, начни говорить о маленьком цветке жасмине. Скажи, например, что выросли дочки, нужно то, другое… Он тогда тебя поймет. Запомни, бранью не проложить тропинки к сердцу мужчины. Кратчайшая дорога — ласка.

— Святые слова, словно из Корана взятые! — сказала Субайбат. — Из ягненка мужчина превращается во льва, если к нему лезут с дубинкой, а ласка, наоборот, делает из льва ягненка. Не бедное приданое, а ваши ссоры да драки бросают тень на твоих детей. Ведь любая мать, прежде чем засылать к вам сватов, аршином будет мерить тебя, Салимат. Говорят, какая мать — такая и дочь. И никто не захочет своему сыну сварливую жену…

— Не знаю, так ли это, — перебила ее бабушка, — но, как говорится, в одном казане две бараньи головы не варят. Семья — это отдельный хукумат, и там двух Царей не бывает. Кто-то один должен быть наибом. И, наверное, все же это должен быть мужчина. Надо уступать друг другу. Не захочет он — уступи ты. Если в нескольких мелочах проиграешь, то в одном крупном выиграешь.

…Сколько я в тот день слышала советов! И как укротить бедного мужчину, и как повернуть его мысли в нужное русло…

По дороге домой Субайбат потянула бабушку за кончик платка и сказала с усмешкой:

— Да, много золота и серебра мы сегодня бросили в пропасть, чтобы его унесли вешние потоки! Надолго они угомонились, как ты думаешь?

— Что делать, сестра Субайбат! Три дня продержатся — и то достаточно.

…На следующий день на заре к нам в дом постучалась Катурай:

— Я хотела попросить у вас большие хурджины, еду в Астрахань.

— В добрый час, сестра Катурай! — Мама достала из ларя хурджины.

— Пусть дорога будет везучей! А какое дело зовет тебя? — спросила бабушка.

— Если суждено, куплю пуха на подушки, — ответила Катурай.

— Иншааллах! — И бабушка передала ей хурджины.

Когда она ушла, бабушка и мама долго не разговаривали, они все вздыхали да охали, а потом бабушка сказала:

— Если все будет хорошо, осенью продадим бычка, сама поеду в Астрахань за пухом!

— Вабабай, мать! Бычок с кулачок у тебя уже превратился в золото! — Мама зло махнула в мою сторону: — А ты иди за водой!

Я медленно побрела к реке. Боже, что творилось на берегу! Женщины мыли пух, выбивали ковры и паласы. Одни стелили на камнях мокрую шерсть, другие чистили песком саргасы и медные тазы. Аул был похож на театр: на каждом крыльце на веревках были развешаны ковры и разноцветные ватные одеяла. Только на нашем крыльце было пусто, и я горько заплакала от мысли, что никто не придет меня сватать. Кому я нужна без приданого!

Перевод М. Магомедова.

ВОЗМЕЗДИЕ

Рано утром в моей квартире раздался телефонный звонок. Я подняла трубку.

— Извините, пожалуйста, за беспокойство, это Меседу Магомедовна, главный врач онкологической больницы.

На мгновение мое сердце замерло.

— Чем могу быть полезна?

— Даже не знаю, как и объяснить… Видите ли, наша одна больная очень хочет поговорить с вами, плачет и до разговора не