Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лупашку вздрогнул. Ратник чуть толкнул его сапогом, чтобы не окоченел. Над стеной, один за другим, вырос ряд воинов. Ребята один к одному, крепкие, вооруженные до зубов. Все были в платье кирпичного цвета, с павлиньими перьями на кушмах. Увидев их, капитан стражников побледнел и мигом подскочил к привратнику:
— Кого ты пустил на стену, дубина?
— А что! Пусть глядят...
Капитан затопал ногами в безмерной ярости:
— Сниму голову с дурака!
Воины, взобравшиеся на стену, в это время начали задевать друг друга и возиться, словно были пьяные. Похоже, в них вселился злой дух: одни тузили друг друга коленками, другие плевались. И никого уже не удивило, когда один из них, потеряв равновесие, свалился вниз. Затем упали еще двое. Сбившись в кучу, они заохали, будто до боли ушиблись. Капитан стражников не медля к ним подскочил:
— Откуда вы еще на мою голову, проклятые? Какая нелегкая вас принесла?
Но ругань замерла на его устах. Все, кто был во дворе, умолкли вдруг и склонились в низком поклоне перед входом во дворец, где появился самолично господарь Дмитрий Кантемир-воевода. За князем по обе стороны выстроились бояре. Господарь, дабы лучше утвердился в них божий страх, приказал сановникам и вельможам присутствовать при исполнении своей воли. Отворили большие ворота — не для того, чтобы простой народ повалил валом внутрь, но дабы следил за всем, себе в науку, издалека.
Великий армаш сделал знак. Два пристава схватили Тодерикэ Спынула и поволокли к плахе. Палач, громадина с воловьими глазами, взвешивал на руке тесак и скалил длинные, щербатые зубы. Подтащив к нему осужденного, приставы отступили. Тодерикэ рухнул в пыль, заползал и завыл:
— Не убивайте, не убивайте! Смилуйтесь, не убивайте меня!
Палач высокомерно усмехнулся. Что за жалкая тварь этот боярин, коли боится доброго тесака! Кат схватил жертву за волосы и сунул головой в углубление на плахе. Размахнувшись как следует, коротко выдохнул: «Ухх!». Толпа качнулась в ужасе, послышались жалобные вскрики. Голова боярина скатилась, словно глиняный ком. Палач вытер тесак о траву, поклонился воеводе. Великое искусство государева мастера было доказано вновь: ни единая капля крови не попала на его шаровары.
Настал черед воровского атамана. Те же приставы сдвинули его с места и повели к калитке. Бояре, слуги и простой народ оторвали взоры от тела боярина, время от времени еще пошевеливавшегося в судороге, и стали следить за вторым осужденным. Лупашку шагал неторопливо, чуть покачиваясь. Словно примирился с судьбой и здешний мир для него уже перестал существовать.
Когда они приблизились к нескольким воинам, свалившимся с вершины стены, могучие руки атамана внезапно обрушились на обоих приставов, опрокинув их на землю. Только самые зоркие заметили, как Лупашку, подобный искре, прянул к стоявшим у подножья стены дюжим молодцам. Те взялись за руки, устроив мостик. И забросили по нему осужденного на самый верх, где его подхватили оставшиеся на гребне товарищи. Затем незнакомцы, выхватив сабли, скрестили их с клинками приставов, бросившихся на них. Лупашку спрыгнул в седло прямо со стены. Мгновенно окруженный отрядом всадников, он бросил коня в галоп. Другой отряд, отделившись от ратников, прибывших, якобы, с самой границы, вынув сабли, схватился с княжьими драбантами и стражниками, удерживая их, сколько было можно, на месте, пока остальные исчезли вдали.
Свистели и звякали клинки. Грохали пистоли и ружья. Такого побоища под стенами дворца здешние люди не помнили давно.
Глава VI
1
Свалка началась неожиданно, как пожар, охватывающий стог сена в летний зной. Отряд гайдуков, похитивший Константина Лупашку, с криками и пальбой скрылся в отдалении. Дмитрий Кантемир, поглазев на свалку, оставил бояр и удалился по переходам во дворец.
В малой спафарии апродов била дрожь, апроды не разгибали спин в поклоне, ибо его милость князь то устремлялся к окну, то бросался, как слепой, в угол горницы, чтобы вернуться затем обратно. Набегавшись, бросил коротко:
— Гетмана сюда!
Апроды скользнули в дверь. Когда Ион Некулче явился на зов, господарь стоял под иконой богородицы, закрыв лицо ладонями. В такие минуты господари — тираны сущие, к государям лучше не приближаться. Поэтому гетман, встав за спиной своего князя, не сразу сумел сказать положенное: «Я здесь, государь!» Горло гетмана пересохло и речи в нем не стало, едва сумел гетман пошевелить губами.
— Ушли? — спросил, словно с другого берега, Кантемир.
Некулче, прокашлявшись в кулак, пробормотал:
— Их преследуют добрые воины, государь.
— Мыслишь, догонят?
— Мыслю — ищи ветра в поле, государь, — признался гетман, чье сердце сжалось до размеров макового зерна.
Кантемир вздохнул. Оторвал руки от лица, повернулся на месте. И лютый страх гетмана сменился безмерным удивлением. Воевода был весел, каким Некулче не видел его давно. Смеялся, словно в самый добрый свой час. «Умно сказано в старину, — подумал гетман, приходя в себя, — что норов государей — словно небесная синь и морская гладь. Вот небо ясное — и набегает туча, вот море тихо — и налетает буря».
— Ты видел, Ион? Он не хотел умирать!
— Чудом спасся, государь.
— Ха-ха-ха! Чудом! Человеку хотелось жить! Можешь ты постигнуть эту тайну, гетман? А раз не хотелось умирать, человек сумел уйти от смерти в таком месте, откуда не ушел еще никто другой, от Драгоша-воеводы[73] до нашего времени. Не так ли, Ион? А та троица, под стеной! Видел ли ты еще таких храбрецов, гетман? Ради чего они отдали свою кровь? Ради чего бились и погибли? Не сие ли пример мужества и доблести?
— Истинно, государь, редкостный пример...
— Посему же, собери мы войско, в пятьдесят или шестьдесят тысяч таких молодцов, разве не сбросили бы мы иго турок единым махом? Не ухватили бы османского зайца за уши. — Лицо воеводы снова окаменело. — Но кто дозволил лукавым тем ворам взобраться на стену дворца?
— Стражник при воротах, государь.
— Велено взять в оковы?
— Стражник убит в схватке, государь.
— А капитан? Взят ли в оковы?
— Убит и он, государь.
Кантемир сердито фыркнул.
— Гляди как следует, пан гетман, чтобы воры не вили