— Так оно испокон веков, друг и гетман Некулче. Государь-воевода правит страной, и наше дело — покорствовать его высокой воле. Ибо когда князь поднимает буздуган[76] для удара, мы, грешные, прижимаем перед ликом его, как малые мушки, крылышки и молим о милости. Согрешил вот перед государевой казной Тодерикэ Спынул. И милостивый государь, взглянув сурово, отдал его на растерзание палачу. Просил покорно князя Мирча Нэстурел — дозволить ему торговать по старому обычаю. Его милость князь в ответ призвал его на диван и велел отступиться от заведенных предками порядков, ибо молдавские бояре — самые ленивые и сонливые в Европе... Чей теперь черед, пане гетман?

Гетман начал понимать, какие заботы и страхи одолевают ворника. Потому и ответствовал как верный слуга князя и беспристрастный человек.

— Государь наш — господин земли нашей и божий помазанник. Значит, негоже нам питать к нему подозрения и отворачиваться от его милости сердцем. Как ни суров порой государь с нами, наше дело служить ему верно, господь же всевидящий нас за то наградит.

— Господь осеняет всех нас милостью своей и заботой, — с прежним смирением молвил Лупу. — Что же случится с нами и что нас ждет в жизни сей — о том с начала времен писано в святых книгах и начертано у каждого на челе. Только, видя, как меняется строй наших будней, не в силах мы удержаться, не судить о происходящем и не ужасаться перед грядущим. — Ворник помолчал, глядя, как солнце ненадолго прячется за малою тучкой. Когда же тучка подобрала отбрасываемую ею тень, как капризная молодка — юбки, и убралась с чела властителя всяческой жизни, с языка ворника сорвались другие слова. — Думается мне, пан гетман, не все у нас чисто со слухами о движении москалей. Его милость воевода — муж ученый, искусством, политикой он владеет отменно. И к туркам, вниз, и навстречу русским, вверх — в любую сторону мог двинуть наш милостивый князь.

Гетман чуть заметно нахмурил брови. Известно ли что-то хитрому боярину из Нижней Земли? Пронюхал ли что боярин?

— Дивны речи твои, милостивый пан ворник, — заметил Некулче. — Мог ли замыслить наш князь такое без боярского ведома и совета!

Костаке Лупул самоуверенно усмехнулся.

— Из ребячьего возраста я давно вышел, пане гетман. Переменчивые времена и тиранство государей научили меня верно оценивать мирские дела, читая и то, что пишется в закрытых книгах.

— Честь и слава тебе, ворник, за такой ценный дар. Я-то буду попроще, мне искусство разгадывать тайное не даровано. Мое дело исполнять веления князя, не распутывая скрытых за ним побуждений и тайносплетений мысли. По моему разумению, предчувствия твоей милости вряд ли справедливы. У наших молдаван — злые языки, как повернутся — так тебя обзовут и оклевещут.

— Может быль и так, гетман, — ответил Лупул. — Только если перед нами раскрылась яма с пылающими в ней угольями, — нелишне подумать крепко, как бы в нее не упасть.

— Ох-ох, — вздохнул Некулче. — Многое у христианина всегда на сердце да на уме. Только будет не по хотению человека, а по велению господнему.

Оставив все на господне разумение, оба молча признали, что спорят понапрасну, что у каждого — свои тайны, которые он опасается раскрыть. И каждый, уйдя в собственные мысли, затворился в них.

Некулче старался понять, что хотел узнать от него ворник. Если тому стало что-нибудь известно о поездках капитана Георгицэ к царю и Лупул собирается сообщить об этом туркам, остается дно: сказать господарю, чтобы тот повелел без промедления взять ворника под стражу да засадить в темницу поглубже.

Костаке Лупул давно проведал, что Дмитрий Кантемир, живя в Стамбуле, встречался с московским послом Петром Толстым, прогуливался с ним дружески по ночам, да толковал притом, надо думать, не об одних лишь звездах. А недавно, когда пронесся слух, будто москали идут к Днестру, ворник не спал всю ночь, думал. И вспомнил о дружбе нового господаря с Толстым. В уме ворника завязывались и развязывались хитрые ниточки и нити... Под конец Лупул пришел все-таки к мысли, что лучше бы его высочество князь повернул к русским, с ним повернет и гетман. Потом турок подопрет снизу, и будет война. Царь, надо думать, окажется слабым, войско его устало из-за долгой войны с шведским королем. Зато турок успел отдохнуть, да и воинским искусством владеет отменно; разобьет осман царя — прирежет и Кантемира. И гетману от того не Уйти. Не станет Кантемира — останутся в кошельке ворника три тысячи золотых, взятых им как-то у князя взаймы. Да и вотчины гетмана останутся без хозяина. Ох, ох, ох, дай-то бог повернуться так делам — много виноградников, плодородных пашен, много сел попадет в его, Лупула, руки...

3

Дмитрий Кантемир окинул долгим взглядом своих бояр. Одни брюхастые и краснощекие, другие — изможденные, болезненные с виду. Бояре, как всегда, в молчании следили за жестами и словами Господаря, пряча собственные мысли. Князь же собрал их в тот день не для того, чтобы отдавать приказы. Не для откровенного совета также, ибо знал, что интересы этих людей различны и мнения противоречивы. Это было испытание молдавского боярства. Выявление его сильных и слабых сторон.

— Бояре — ваши милости! — сказал Кантемир своим приятным голосом. — Волею господа, единственно всемогущего, отдано ныне в руку нашу кормило Земли Молдавской. Воссели мы на престол страны после долгой чреды иных господарей, правивших прежде нас истерзанной сей землей, принявшим неисчислимые муки народом нашим. Припадая к образу святой девы-матери и спасителя нашего Иисуса Христа, я спрашиваю себя: будет ли в наших силах — моих, государя вашего, и ваших, государей моих, — снести на своих плечах безмерную тягость власти и горечь ответа за нее? Сумеем ли блюсти всегда чистоту бессмертной души нашей перед ликом господа, отвергая на каждом шаге зависть и алчбу? Найдем ли в себе силы оборонить богатства и красу земли, которая отдана нам во власть? Найдем ли также силы отбросить от ее рубежей злых врагов? Так спрашиваю я, творя крестное знамение, и пресвятая дева со слезами ответствует мне: ниспосланы вам разумение и сила! Ниспослано, ибо воистину возлюбили вы господа вашего, и землю вашу, и будущность вашу! — Кантемир