Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Видите ли, товарищ начальник, ребенка-то ведь ко мне подбросили…
Начальнику надоело возиться. Он крикнул в соседнюю комнату:
– Эй, Михальчук! Разберись…
Вскочил Михальчук и расторопно осведомился:
– Посадить? В восьмую к контрам?
– Нет… пока не надо… тут вроде частное…
У Михальчука сразу стало скучным лицо, он зевнул и поманил пальцем:
– Слышь, ты… идем…
* * *
Михальчук был страшно энергичен и деятелен. Когда Иван Михайлович рассказал о подкидыше, он долго думал и примерял, как бы так все это оформить, чтобы получилось настоящее дело.
Он допрашивал Ивана Михайловича. Все ответы тщательно и медленно записывал. Профессия? Инженер. Образование? Политехнический институт.
– Погоди… Как?
– Политехнический институт…
Михальчук с недоверчивой пристальностью посмотрел в глаза Ивана Михайловича:
– Скажи на-милость! Чудно… А ну-ка скажи еще раз…
– По-ли-тех-ни-чес-кий…
– Н-да… А не врешь?
– Помилуйте… Дайте я напишу…
– Ишь ты, ловкач! Так я тебе и доверю! Выходит, значит, грамотный?
– Ммм… да, грамотный…
– И подписаться могешь?
– Сумею…
– Ладно, черт с тобой! Так и запишем: «Читать-писать знает»…
Долго еще продолжался допрос. Когда все уже было закончено, Михальчук кликнул парня с винтовкой и приказал:
– Я к начальнику смотаюсь, а ты тут посмотри за этим, покарауль!
Парень сдвинул с глаз буденовку и спросил:
– Сидючи чи стоючи?
– Пусть сидит…
* * *
Михальчук вернулся не скоро. Войдя в комнату, он отпустил караульщика и благодушно сказал:
– Выкрутился, сукин сын… Пока не велено садить… А только приказано, чтоб каждый день был, на регистрации…
– Кто?
– Кто? Кто? Кого там тебе подкинули?
– Да он еще сосунок!
– Сосунок? Хм… Да мне все равно: ходи сам!
– Каждый день?
– А ты что ж думал: на Новый год!
* * *
Утром Иван Михайлович взял на руки Юрочку и, напутствуемый Юлией Борисовной, пошел регистрироваться, а заодно и хлопотать об усыновлении ребенка.
Начало было удачное: в регистрации отказали. А насчет усыновления дело опять дошло до начальника.
– Эх, и назойливый же ты, ну, прямо-таки сказать, вредный гражданин… Мы тут устанавливаем советскую власть, белых ловим, да и с бандитизмом тоже… Какое тебе усыновление? Погоди, вот как укрепим советскую власть, тогда и разберемся: кого к стенке, кого в детдом или еще куда…
– Да я не хочу сдавать, я хочу сыном его признать… у себя навсегда оставить…
– Вона что! А знаешь, оставляй, черт с тобой… Погоди, да ведь дите кормить надо?
– Конечно…
– Ну и бери!
– Так дайте бумажку…
– Какую такую?
– Что вы разрешаете мне взять подкидыша…
– Для чего тебе такая?
– А это жена говорит, чтобы юридически было оформлено.
– Оно конечно… раз советская власть… Михальчук!
Опять вкатился Михальчук и подозрительно оглядел Ивана Михайловича:
– Ага! Теперь садить?
Начальник объяснил, в чем дело. Михальчук слегка растерялся, но потом самоуверенно сказал:
– Юридически? Отчего же, это можно… А потом посадить?
– Да нет… ты только оформи и пускай себе катится колбасой…
* * *
От Михальчука Иван Михайлович вышел, имея такую бумажку без подписи, но с печатью:
«Гражданину……… дозволяется принять вроде как бы сына
подкинутого мальчонку бесфамильного Юрку и кормить его в полной справности до призыва в славную рабоче-крестьянскую армию».
* * *
С таким документом вошел Юрка в семью Юлии Борисовны…
1948
Синкевич Валентина Алексеевна
(род. 1926) – поэт, эссеист, критик и издатель
Родилась в Киеве, выросла в городе Остер на границе России, куда ее родители уехали, чтобы избежать репрессий (отец – сын священника, мать – дочь генерала царской армии). Одно из ее лучших стихотворений посвящено «Городу детства Остру».
В 1942 году была принудительно отправлена на работы в Германию. Работала сначала на фермера. Когда обнаружилось, что в поле она в силу своей слабости работать не может, была отправлена в лагерь, откуда ее забирали на поденную работу по уборке бюргерских квартир.
Во время наступления советских войск переехала с семьей русских эмигрантов первой волны сначала в Килль, затем во Френсбург. В конечном счете Синкевич оказалась в Гамбурге в лагере беженцев Zoo Camp вместе с Юрием Иваском и семьей Марченко (будущие прозаик В. Нароков и поэт Н. Моршен). В лагере шла интенсивная культурная жизнь. В частности, там Синкевич познакомилась с творчеством М. Цветаевой.
В 1950 году вместе с мужем и родившейся в Германии дочерью переселилась в США. Десять лет Синкевич занималась физической работой пока после полета Ю. Гагарина в библиотеку Пенсильванского университета (Филадельфия) не понадобился сотрудник с хорошим знанием русского языка. И там она проработала почти 30 лет до выхода на пенсию.
В 1977 году стала членом редколлегии создававшегося тогда ежегодного альманаха поэзии и живописи «Перекрестки». Кроме нее, в редколлегию вошли поэты И. Буркин, И. Легкая, художники С. Голлербах и В. Шаталов и историк Б. Пушкарев. Было издано 6 номеров. После продолжительных дискуссий о содержании альманаха (Синкевич выступала против засилья авангардистских экспериментов) в 1983 году альманах сменил название на «Встречи». Издавался, редактировался и рассылался В. Синкевич по многим крупным библиотекам мира. О том, какую роль альманах сыграл в литературой жизни поэтесса написала в стихотворении «Юбилейное», посвященном 30 выпуску. В 2007 году издание прекратилось на 31 номере, главным образом по финансовым соображениям. Но трудно переоценить его роль для объединения русских литераторов, живущих за рубежом, и для истории литературы русской эмиграции. Во «Встречах» публиковались почти все поэты послевоенной эмиграции и многие из еще здравствовавших поэтов послеоктябрьской эмиграции. А с 90-х годов в издании печатались стихи поэтов из России.
В. Синкевич у портрета Гоголя, созданного поэтом и художником В. Шаталовым и прославленного в одном из последних стихотворений И. Елагина
Синкевич живет в Филадельфии.
Стихи она пишет с детства. В годы остарбайтерства стихи не складывались. Первый сборник стихов «Огни» (1973) был доброжелательно встречен рецензентами – известными поэтами первой волны эмиграции И. Одоевцевой и Ю. Терапиано. Всего В. Синкевич принадлежат 7 поэтических сборников, в том числе 2 изданных на родине.
В своем поэтическом творчестве В. Синкевич проделала путь из одиночества (среди поэтических образов ее первой книги туман, медленно плывущая река, «топкая гладь души», «души бетонная гладь», «задохнувшаяся улица», и лишь телефон связывает лирическую героиню с людьми) к приятию мира и утверждению, что нельзя жить, «не заметив узорчатость платья / мотыльков, и зверей и деревьев, / Всей земли нашей крепкое братство: / шерсть, и листья, и травы, и перья – / золотое наше богатство!» («Прохожему»). Если в ранних стихах поэтессы звучал «плач по зверю»,