Чем громче она плакала, тем сильнее мне сдавливало горло. Вскоре Моллой уже рыдала в голос, а внутри у меня все умерло окончательно.

Лишь тогда мне хватило воли совершить правильный поступок.

Хватило воли спасти ее.

От самого себя.

Утро Рождества 25 декабря 2004 года Ифа

Наступило утро Рождества.

И восемнадцатый день рождения Джоуи.

А я, вместо того чтобы праздновать оба события, распласталась у Джоуи на груди и мертвой хваткой цеплялась за него. Шестое чувство подсказывало: если он сейчас уйдет, то больше никогда не вернется.

Физическое насилие, жертвой которого он постоянно был, эмоциональное пренебрежение со стороны родителей, бесконечные психологические травмы и дикое давление, которому он подвергался всю жизнь, удерживая оборону и выращивая и защищая братьев и сестру, — в конце концов все это сломило его окончательно.

Он плюнул на себя, это отчетливо читалось накануне в его взгляде. Сегодня утром он смотрел на меня тем же взглядом, и это пугало до безумия.

Ему было плохо, чудовищно, невыносимо плохо, а я билась как рыба об лед, стараясь вытащить его из того, в чем совершенно не разбиралась.

Я жаждала спасти Джоуи, заслонить от беспросветного кошмара, преследовавшего его с раннего детства. Жаждала стать его броней, когда у него не останется сил сражаться.

Жаждала вступить за него в бой, спасти его светлую душу.

Однако, поглощенная жаждой спасения, я не заметила, как в процессе утратила саму себя.

Наша любовь была токсичной.

— Наши отношения — сплошной токс. — Джоуи словно прочел мои мысли и еще крепче прижал меня к себе; теперь мы оба стискивали друг друга до боли. — Я отравляю тебе жизнь.

— Плевать! — выкрикнула я, плохо соображая из-за гремучей смеси любви и отчаяния. — Ты мне по-прежнему нужен.

— В этом вся проблема, — дрогнувшим голосом произнес он и, мягко разлепив наши сомкнутые тела, встал с кровати. — Из-за меня ты погибаешь.

— Что ты делаешь? — в ужасе спросила я, глядя, как он тянется за своей помятой одеждой, валяющейся вперемешку с моей на полу. — Джоуи? Что ты творишь?

— Пожалуйста, не усложняй. Мы оба знаем, чтó я должен сделать. — Он судорожно вздохнул и, избегая смотреть в мою сторону, начал неуклюже одеваться. Его потряхивало с головы до ног, руки дрожали. — Пора заканчивать, и не вздумай мне мешать. Это ради твоего же блага, ясно?

— Что? Нет! — Меня охватила паника. — Не нужно ничего заканчивать. Я так не считаю, и ты тоже!

— Моллой.

Отрешенные зеленые глаза, заключенные в темные, как фингалы, круги, смотрели на меня в упор. Впрочем, я знала моего бойфренда: круги и впрямь могли оказаться фингалами.

— Я должен уйти, — выдавил он. — Сколько еще ты будешь мучиться? Сколько еще будешь терпеть всякое дерьмо, в которое окунулась из-за меня... — Джоуи осекся, судорожно втянул носом воздух. Очевидно, он страдал так же сильно, как и я. — Мне давно следовало положить этому конец.

— Нет! — Я вскочила с кровати и пулей бросилась к нему с единственной целью — удержать. — Пожалуйста, не уходи. — Я жадно обняла его, вцепилась мертвой хваткой и спрятала лицо у него на груди. — Все хорошо. Со мной все замечательно. У нас все замечательно! Умоляю, не говори так. Господи!

Джоуи заключил меня в объятия, и мне сразу стало спокойно, но почему-то это ранило больнее всего.

Он имел надо мною странную власть — в его объятиях я чувствовала себя неуязвимой, хотя на самом деле все обстояло с точностью до наоборот.

В комнате воцарилось молчание, столько невысказанных слов вертелось у нас на языке, пока мы исступленно цеплялись друг за друга.

Я ощущала все пережитое нами как наяву: каждое обидное слово, сказанное на протяжении наших запутанных, слитых в унитаз отношений. Каждый поцелуй, каждое прикосновение, каждую ссору, каждый скандал, каждую полуночную вспышку безумия, вылившиеся в то, что случилось сейчас.

— Ты должна кое-что знать, — шепнул Джоуи, стискивая мое бедро. — Знай, что ты озаряла мою жизнь каждый божий день с тех пор, как мне стукнуло двенадцать.

— Джоуи, не надо. — Мой голос дрожал, сердце норовило выскочить из груди, по щекам струились слезы. — Не желаю ничего слышать.

Учитывая, к чему это приведет.

— Это чистая правда. — Свободной рукой Джоуи взял меня за подбородок, и наши взгляды встретились. — С самого рождения я хлебаю дерьмо ложками без сна и отдыха, тебе любой подтвердит. Но ты... — Слезы в его глазах вынуждали меня ловить каждое слово. — Ты была как остров, куда я мог сбежать и укрыться от всех невзгод. Как тихая гавань, где можно бросить якорь. И я воспользовался твоими благами, не имея на то ни малейшего права. Будучи полным эгоистом, затащил тебя в свой мир. Однако настала пора менять приоритеты, пора наконец подумать о тебе.

По щеке у меня скатилась слеза. Речь Джоуи лишний раз укрепила мои худшие опасения: никогда, никогда я не перестану его любить.

— Вот и подумай обо мне, откажись от своей затеи. Я не хочу расставаться.

— Не хочешь, но это необходимо в первую очередь тебе.

Следующая его фраза резанула меня сильнее, чем нож гильотины.

— Я изначально шел к этому финалу, Моллой. — Преисполненный решимости, Джоуи медленно разжал объятия и отступил на шаг. — Жаль только, что я не подумал о тебе раньше.

— Твою ж мать! — заорала я и, охваченная паникой пополам с отчаянием, всплеснула руками. — Ты нарочно, да? Нравится выбивать почву у меня из-под ног? — Не дождавшись ответа, я крикнула: — Ну и ладно! Проваливай!

Джоуи качнул головой и направился к окну.

— Вот и молодец! — прошипела я, лихорадочно пытаясь сохранить лицо, пока сердце разрывалось на части. — Вали на хер! — Под оглушительный стук сердца, отдающийся в ушах, я с трудом поборола искушение встать у Джоуи поперек дороги. — Посмотрите на него, — как обиженный ребенок, глумилась я, глядя ему в спину. — Чуть запахло жареным, сразу в кусты.

— Я тебя недостоин! — рявкнул Джоуи, слезая с подоконника и подрываясь ко мне. — Блин, Моллой, ну как ты не врубаешься? Я тупо тебя недостоин! То, что было вчера, — лишь малая часть того трындеца, который тебя ждет рядом со мной,