воя.

Ермил накинулся на кума, на Сысоя:

«Кого же ты носил крестить: дитё аль пса?

Как допустил его назвать ты... Сакердоном?»

В другом конце сцепился Клим с Антоном:

«Как, ты сказал, зовут мальца?»

На куме не было лица.

«Эк... сам...— уставился бедняк убитым взглядом

            На разъяренного отца.—

Как бишь его... Кума с попом стояла рядом...

            Эк... сам...»

«Что сам? Крестил аль что? Ты, леший, пьян!»

«Я? Пьян? Ни боже мой!» — Кум жалко усмехнулся.—

А крестничка зовут: Эк... сам... кустом... Демьян!»

«Сам под кустом Демьян?! Ах, братцы!

                                                         Он рехнулся!»

Пров кума своего на все лады честил:

«Ты ж где, подлец,— в лесу дитё мне окрестил,

            Аль у соседского овина?

            Как, повтори, зовут мальца?»

            «Ху... Хуздазад!»

«Что? Сам ты Хуздазад! Вон со двора, скотина!

            Неси дитё назад!»

«Ай! — Кузькина жена в постели горько билась.—

Какого Евпла мне, кума, ты принесла?

Евпл!.. Лихоманка б вас до смерти затрясла!»

                У Сурина Наума

За Голиндуху так благодарили кума,

            Что, не сбежись народ на шум,

            Крестины век бы помнил кум.

«При чем тут кумовья? Опричь попа Ипата,—

Мне скажут,— ни одна душа не виновата».

Пожалуй, что и так. Хоть есть слушок, что поп,

Из кумовей попав кому-то под ослоп,

   Ссылаться пробовал на святцы,

   Но... я при этом не был, братцы!

СОБОРОВАНИЕ

       Кулак Ермил Ермилыч занемог,

Лежит, не чувствуя совсем ни рук, ни ног,

       Хрипит, глазами дико водит:

«Ой,— стонет,— смерть моя... Ой, ой, конец приходит!»

                  В избе переполох.

Семейство все вокруг болящего хлопочет.

Послали за попом: Ермил-де очень плох—

       Собороваться хочет.

Явился поп. За плату в пять овчин

Над умирающим отбрякал скорбный чин.

       Отбрякал честью, по канону,

Потом усаженный за стол, распялил пасть

       И так нажрался самогону,

                Что прямо страсть!

Забывши, что в углу под Спасом

Хозяин при смерти, стал батя диким гласом

Такие песенки похабные орать

И по избе ходить таким задорным плясом,

       Что у хозяина тем часом

Пропала всякая охота помирать;

Весь распалившися от батиной забавки:

«Ай, батя! — завопил Ермил, махнувши с лавки,—

Ай, батя! Ты ж прямой Целитель Пантелей!

А ну-кося и мне стакашечку налей!»

В МОНАСТЫРЕ

Поползень втихомолочку нашел себе богомолочку.

Народная пословица.

«Здесь,— богомолке так шептал монах смиренный,—

Вот здесь под стеклышком, внутри сего ларца,

       Хранится волосок нетленный,—

Не знаю в точности — с главы, или с лица,

                   Или еще откуда —

       Нетленный волосок святого Пуда.

Не всякому дано узреть сей волосок,

Но лишь тому, чья мысль чиста, чей дух высок,

Чье сердце от страстей губительных свободно

И чье моление к святителю доходно».

Умильно слушая румяного отца,

Мавруша пялила глаза на дно ларца.

       «Ах,— вся зардевшись от смущенья,

       Она взмолилась под конец,—

Нет от святителя грехам моим прощенья:

       Не вижу волоска, святой отец!»

Отец, молодушку к себе зазвавши в келью

И угостив ее чаишком с карамелью

       И кисло-сладеньким винцом,

       Утешил ласковым словцом:

   «Ужотко заходи еще... я не обижу.

А что до волоска — по совести скажу:

В ларец я этот сам уж двадцать лет гляжу

И ровно двадцать лет в нем ни черта не вижу!»

БАСНИ ЭЗОПА

ПОМОЩЬ

Каким-то случаем сошлись — Медведь с Китом,

    И так сдружились крепко оба,

    Что, заключив союз до гроба,

    Друг другу поклялися в том,

Что каждый помогать другому будет в горе,

Ну, скажем там, болезнь случится иль война...

    Вот, как на грех, пришлося вскоре

         Нарваться Мише на Слона.

    Увидевши, что близко море,

    Стал Миша друга звать скорей:

«Кит-братец, помоги осилить эту тушу!»

Кит в берег тычется,— увы, царю морей

         Не выбраться на сушу!

         Медведь Кита корит:

    «Изменник! Продал душу!»

«Кому? — ответил Кит.— И в чем моя вина?

    Вини мою природу!

Я помогу тебе, как только ты Слона

    Швырнуть сумеешь в воду!»

«Дурак! — взревел Медведь.— Не знал бы я беды,

Когда б я мог Слона швырнуть и от воды!»

КОЛЕСО И КОНЬ

В телеге колесо прежалобно скрипело.

       «Друг,— выбившись из сил,

       Конь с удивлением спросил,—

               В чем дело?

       Что значит жалоба твоя?

Всю тяжесть ведь везешь не ты, а я!»

Иной с устало-скорбным ликом,

Злым честолюбьем одержим,

Скрипит о подвиге великом,

Хвалясь усердием... чужим.

ВОЛК И ЛЕВ

У Волка Лев отбил овцу.

       «Грабеж! Разбой! —

       Волк поднял вой.—

Так вот какой ты есть защитник угнетенных!

   Так вот изнанка какова

   Твоих желаний затаенных!

Вот как ты свято стал чужие чтить права!

       Пусть льстит тебе низкопоклонник,

А я... Когда при мне нарушил царь закон,

       Я, не боясь, скажу, что он

Из беззаконников — первейший беззаконник!

Но, царь, есть божий суд! Есть справедливый гнев!..»

       «Брось! — усмехнулся Лев.—

Все это без тебя мне хорошо известно,

       Как не в секрет и волчий нрав.

В своих упреках ты, конечно, был бы прав,

Когда бы сам овцу добыл ты честно!»

ОСЕЛ И ЛЕВ