Когда все, наконец, успокоилось, и рулевой сменил у штурвала тана, Сагромах кинулся к жене.

— Тут? — предположила Бансабира, ткнув в грудь мужа аккурат напротив сердца.

Сагромах нахмурился на мгновение, потом трогательно улыбнулся и расцвел так, что на миг даже ледовитые вершины вдалеке вдруг показались теплыми.

Они еще переглянулись между собой, потом с остальными — и вдруг счастливо захохотали всем кораблем. Одни вскидывая голову к небу, другие, как Бану, от усталости, складывались пополам.

Удары китов таковы, что без привычки даже на ногах не устоять. Удерживать при этом здоровую парусину или пытаться прицельно бросать гарпун сложно, особенно при сильном ветре и большой волне. Поэтому среди охотников женщин много меньше, чем среди воительниц. Задумываясь над этим время от времени, Сагромах приходил к мысли, что его жена любит браться за то, что иные предпочитали скидывать на чужие плечи. Ей нравится борьба со стихией, и вместе с тем Бансабира всегда с детской наивностью надеется на ничью, прекрасно зная, насколько нестабилен сей шанс.

— Ты цела, — выдохнул Сагромах облегченно.

— Тан и тану! — крикнул кто-то один на корабле, и окружавшие их моряки подхватили.

— Точно, — подтянув Бану за локоть поближе к себе, Сагромах, наклонившись, шепнул ей на ухо, когда корабль, наконец, встал на мель. — Тан и тану, — не слушая замечания (впрочем, теперь подобное было скорее редкостью, и Бану уже привыкла не возмущаться публичной заботой мужа), Маатхас подкинул Бансабиру на руки. Как если бы она не весила ничего, легкой походкой, будто ему не мешали меховые плащи на них, понес по сходням на берег.

Преодолев несколько метров на берегу, Маатхас, смеясь, все-таки выпустил выбивавшуюся из рук Бану. Кто еще ждал на берегу, кинулись помогать втаскивать на сушу последнюю рыбину. В убитой самке кита было добротных шестнадцать метров длины и в полтора раза больше тонн веса. Люди не суетились: на текущие нужды была разделана еще первая вытащенная особь, так что теперь разбирали улов про запас.

Бансабира быстро шла по берегу, ей на встречу с корабля Хабура уверено шагала молодая северянка. Кхассав, наблюдая, мог сказать только, что она очень высокая. Девушка кратко склонила голову:

— Тану, — а потом они, смеясь, сильно хлопнули друг друга в плечи и, обнимаясь, поцеловались в щеки.

Моряки мало-помалу оставляли туши на попечение селян и танских телохранителей — и пурпурных, и лазурных. Подданные двух танааров именно в этой лютой полосе сплотились быстрее и крепче всего. Тот, кто видел исконную силу природы, не воюет с людьми.

Часть танаара Маатхаса, совсем небольшая, захватывала хвост Снежного Змея, и небольшое поселение на его землях тоже вело китобойный промысел. После бракосочетания таны проложили пути сообщения между всеми заастахирскими селениями на континенте, а также островитянами из синего, как самые зрелые сапфиры в фамильных реликвиях Маатхасов, Северного моря. Поэтому на последние недели китобоя, когда Бану и Маатхас после уборки урожая в танаарах прибывали на север, для охоты с берега континента собирались отборные команды моряков. Тех, кто за жизнь наверняка загарпунил не одного зверя.

От щедрот более южных мест таны старались разделить равные доли. Чтобы у тем, у кого эти щедроты отняли, не казалось происходящее несправедливым, китобои переправляли с Бану пахучий рыбий жир, столь нужный в простуду — а, значит, особенно ценный для детей на севере. Китовое и моржовье мясо переправляли с тем же трепетом, с которым встречали грузы овощей и фруктов по эту сторону гор. Те и другие товары по разные стороны Астахира были диковинными, желанными, и являлись не только редким угощением, но и жизненной необходимостью. Бану и Маатхас, после долгих переговоров, взяли на себя транспортировку, избавив поселенцев от лишней нагрузки во времени и деньгах.

— То есть как, просто так? — уточнил Кхассав у одного из моряков, расспрашивая о дальнейшей судьбе огроменных туш. Они с Таиром стояли у последней китовой самки, наблюдая разделку.

— Ну, так, — объяснил моряк, пожимая плечами. — Просто так, приходят, берут и все. Мы не берем денег за мясо, без которого все тут умрут от голода или холода за несколько часов.

— За несколько часов?! — влез Таир.

Моряк оглядел столичного гвардейца презрительно, хоть и был ниже того на голову.

— Видно, что вы южане. Не бывали у нас в январь, да? Хм, — он усмехнулся почти брезгливо и с сочувствием поглядел на таншу. — Чего им только не приходится делать, видимо, будучи танами.

Кхассав от такой наглости побелел бы, если бы не был пунцовым, как стыдливая девица, от мороза.

— Ну, — проходя мимо замершего Кхассава, который с отвисшей челюстью наблюдал, как ловко и уверенно орудуют ножами мясники, танша остановилась. — Теперь видите, почему я не горю желанием, чтобы эти люди платили какие-то там еще подати в столицу?

— Эм… — Кхассав растерянно посмотрел на Бану, пожамкал губы, чтобы хоть что-то сказать. — Это не…

Он так и не сообразил, что сейчас хочет сказать. И хочет ли вообще. Столько часов, проведенных в ледяном хаосе вконец его доконали. Видимо, именно это Джайя называет адом. Хотя, если верить её словам, в аду чудовищно жарко. Значит сие место определено еще хуже, твердо решил Кхассав.

— Бану! — позвал Хабур. — Тебя Сагромах потерял.

— Иду, — Бансабира заторопилась вместе с Хабуром, а Кхассав застыл недвижно и неотрывно глядел ей вслед. Потом, наконец, отмер, стал оглядывать остальных, всякий раз возвращаясь взором к Матери лагерей.

Замерзшая, в промоченном до нитки плаще под выстуженными ветрами с ледяного моря… Такому она точно не могла выучиться в Багровом храме! Храм Даг чаще отсылает воспитанников в Ласбарн или в Мирасс, или в южный Яс, или на Бледные острова — куда угодно, но не на север Яввузов и Маатхасов. Так неужели она стала своей в доску и вместе с тем госпожой, уважаемой настолько, чтобы без вопросов принять какого-то её знакомца, всего за несколько лет?

Кхассав сжал челюсти и кулаки. Он точно был проклят за грехи отца и матери, если Джайя Далхор в Гавани Теней не смогла добиться и десятой доли этого признания. Сагромах — баловень.

— Не поторопитесь, останетесь без ужина, — подсказал Шухран, уталкивая вагонетку с мясом в сторону туннеля, в котором даже летом, в середину июля, стены и своды объяты ледяной коркой.

Кхассав кивнул и, сбросив оцепенение, увидел, что произошло. Меньше, чем за час от многотонной туши остались только позвоночник и челюсти. Раман оглядел берег по-новому: он был пуст — только ветер и громадное кладбище китов.

* * *

Вопреки ожиданиям рамана, Таира, и оставшейся части их братии, вечер оказался сравнительно теплым. Сопровождению Кхассава хозяин усадьбы выделил ночлег в пристройке для охраны. Даже тут нужны бойцы — отбиваться от непрошенных гостей с моря, от здоровенных северных волков и медведей, забивать моржей на зиму.