чем не изменившийся Тронный Зал – с пустующим королевским сиденьем под пышным черно-золотым балдахином. На богато расшитых самоцветами подушках перед троном лежали корона и скипетр.

– Что произошло с Конном?! – помертвев, рявкнул Конан прямо в лицо следовавшего за ним Просперо.

– С ним все в порядке, – твердо глядя прямо в глаза своему бывшему королю, ответил старый товарищ Конана, и киммериец невольно смутился – они что, посходили тут все с ума?..

Он завертел головой, пытаясь понять, что же происходит, и отыскивая взглядом Конна. Киммериец не заметил, как Просперо подал знак двум рослым гвардейцам, стоявшим по обе стороны трона. Воины ловко подхватили лежавшие подушки с драгоценными знаками царского достоинства. Из-за спины Просперо появился Дексиеус, и прежде, чем Конан успел понять что-либо в происшедшем, его головы коснулся золотой ободок короны, а правая рука стиснула отполированное черное дерево скипетра.

– Да благословит Митра правление твое, о Конан Великий! – услыхал ошеломленный киммериец голос верховного жреца, а в следующее мгновение тысячеголосый хор со всех сторон грянул:

– Да здравствует король! Да здравствует король! Да здравствует король!

В Тронный Зал со всех сторон ворвалась нарядная толпа придворных; тут был цвет тарантийской знати и аквилонских баронов.

– Где мой сын?! – перекрывая своим львиным рыком все и вся, взревел Конан.

– Я тут, отец мой! Я здесь, Ваше Величество! – Ряды людей раздвинулись, и взорам Конана предстал сам Конн.

Его руки оказались скованы короткой железной цепью; по сторонам стояло четверо стражников.

– Они захотели видеть своим королем тебя, отец мой, – печально глядя в пол, промолвил Конн. – Я попытался вразумить их… однако вот угодил в железо.

– Погоди гневаться, о Великий! – поднял руку Дексиеус, видя закипающий в глазах Конана багровый огонь безумия. – Ты вернулся из-за пределов Тьмы, вернулся в час острейшей нужды, благодаря тебе наши враги поражены и рассеяны, и вдобавок тебе возвращена молодость милостью всемогущих Богов. Все знамения явны и отчетливы. Так что не гневайся, о Великий!

– Так значит, условие Неведомых выполнено?.. – вдруг услыхал Конан потрясенный шепот Бёлит.

– Да, ведомо нам, что мы противостояли твоей воле, Великий, – продолжал тем временем Дексиеус, видя, что пламя ярости в глазах Конана несколько пригасло. – Ведомо нам, что видел ты своего старшего сына владыкой Аквилонии; и так будет, клянемся тебе в этом, – когда придет его час. Когда настанет твой черед, о Великий, покинуть сей мир – тогда принц Конн воссядет на твоем высоком престоле, и мы будем служить ему так же преданно, как служили и тебе…

– Но вы изменили своему королю, королю, которому вы присягали! – с глухой яростью бросил Конан прямо в лицо жреца.

– Отец… – попытался вмешаться Конн.

– Священных прав тарантийских сословий никто не отменял, – возразил верховный жрец Конану. – Мы можем покорно просить короля отречься от трона в пользу кого-то из его ближайших родственников. Ради блага страны принц Конн – да благословит небо его благоразумие! – отрекся от престола в пользу ближайшего своего родича – тебя, о мой король! Великая Тарантийская хартия соблюдена полностью. Мы не предатели!..

– Однако вы заковали его! – Конан кивнул на железные наручники Конна.

– Таково одно из положений Тарантийской хартии, – почтительно пояснил жрец. – Цепи – лишь символ. Ты принял знаки королевского достоинства, о Великий, и теперь принц может вновь быть освобожден, а мы, как и прежде, становимся его верными слугами. – Подскочивший слуга тотчас же отомкнул замок на кандалах Конна.

– Пора произнести королевскую клятву, – с мягкой настойчивостью напомнил киммерийцу Дексиеус.

– Проклятье! – взревел Конан. – Никто и никогда не смог заставить меня делать что-то, чего я не хотел! Я не жел…

«Это же твой единственный шанс! – холодным ветром ворвался в сознание неслышимый для прочих голос посланца Крома. – Прими корону! Прими, глупец!!!»

– Я принимаю ваш дар, – медленно произнес киммериец, глядя прямо в глаза Конну, и с удивлением заметил проскочившую в них при этих его словах веселую, почти торжествующую искорку.

И в тот же миг на Тронный Зал пала великая Тьма.

Взвыл остро и тонко ветер в затенившихся окнах; угасли факелы и светильники; весь дворец тяжко и с надрывом заскрипел, словно собрался вот-вот развалиться. Полы и стены корчила жестокая судорога.

Раздались испуганные женские крики; мужчины же, все, кто сейчас находился в зале, дружно схватились за оружие.

А спустя еще одно короткое мгновение на широком мраморном подоконнике появилась, словно сотканная вся из призрачного пламени, фигура горбуна, и по замершей зале пронесся полный холодного злорадства голос:

– Да, ты выполнил свое обязательство, Конан-киммериец. Пусть формально, но ты исполнил волю Неведомых.

Слова тяжелыми глыбами падали в тишине обмершего зала. Никто не смел шелохнуться – такова была истекающая от появившейся фигуры злая воля, недобрая, равнодушная мощь, пекущаяся лишь о своих собственных удовольствиях и прихотях.

Перед глазами Конана взвихрился многоцветный водоворот, и вновь, как и в почти уже полностью позабытом сне, он увидел две колоссальные нечеловеческие фигуры, склонившиеся над жемчужно-серым диском, над удивительным игровым полем, где фигурами служили смертные и бессмертные: простые люди и могучие небожители, а полем – все Сущее. Глубокие, странные, пронзающие взгляды опалили сознание Конана, впились раскаленными стрелами в его зрачки… Чужая мощь рвала и ломала гранит его души, и, сопротивляясь что было сил, Конан услыхал голос – глубокий, сильный и холодный, как сам Океан смерти, принимающий, по верованиям ваниров, всех не достойных сверкающих залов Валгаллы.

– Боги не отступают от раз изреченного. Да получит именующийся Конаном-киммерийцем алкаемое оным бессмертие. Да обретет он в новой жизни тех самых женщин, кои сопровождали его в сем странствии. Да будет так, по слову Нашему!!!

Тьма сменилась яростными потоками раскаленного света. Ослепительное белое свечение затопило взоры Конана, он ничего не видел; горбун куда-то исчез, совсем рядом слышались полные страшной муки и невыразимого ужаса вопли Бёлит и остальных, хриплый, исполненный боли стон посланца Крома – и внезапно через весь этот хаос пробился чистый и ясный голосок Гуаньлинь, звенящий, словно весенний ручеек, полный хрустальных льдинок:

– Держись, Конан, я постараюсь сделать все, что могу!..

Струи слепящего света обрушивались на Конана со всех сторон, исчезло все, что окружало его, умерли голоса, его тело сжимали немилосердные ручищи невидимых великанов, мяли, выкручивали руки, ломали суставы, изгибая, норовили сломать позвоночник… Конан захрипел, пытаясь вырваться, отмахнуться мечом, – все напрасно. Стиснувшие его Силы многократно превосходили его мощью. Задыхающийся, изломанный болью, Конан мог лишь пытаться не потерять сознания, хотя, быть может, это и было бы спасением от мучений.

Обрушивавшиеся на него потоки стали мало-помалу менять цвет. Они темнели, уплотнялись, приобретая странный кроваво-багровый оттенок. Страшная тяжесть