Приблизительно через шесть лет Сент-Экзюпери смог написать в письме другу: «Несомненно, французская буржуазия ужасна, но чистые доктринеры марксизма ничуть не лучше (прочти «Когда наступает полночь столетия» моего русского друга Сержа)». Шарль Салль, присутствовавший по крайней мере на одном из их долгих диспутов в квартире на плас Вобан, сам оценил усердие, прилагаемое его другом Антуаном к изучению этого жгучего вопроса (русского коммунизма), и не только по книгам, но и с помощью непосредственных источников, таких, как Серж. Случайные заметки в записных книжках, обнаруженные после его смерти, могли показаться несведущему человеку не больше чем замечаниями дилетанта, не знакомого со сложностями социологии или экономики. Да, до определенной степени такими они и были, поскольку Сент-Экса больше интересовали точные науки. Но записные книжки – вовсе не случайные опусы ночных бдений профана и невежды. Мир (и это осознавал Сент-Экзюпери) был болен от неумеренности подстрекательских лозунгов, часть из которых бесчеловечно призывали отправлять миллионы невинных жертв в могилы. Но средство от этой болезни отыскать нелегко и еще труднее применить. Человек, если он хочет стать чем-то большим, чем простой кочан капусты, нуждается в вере, ради которой стоит жить, а общество – в ощущении целеустремленной миссии, если оно действительно хочет иметь нечто общее и связующее. Но где может быть найдена такая вера – если не считать ею догмы, вызывающие окостенение мозга, низводящие личность до исполнителя коллективной воли стада?

* * *

«Мягко говоря, странно, – писал Жид в своем дневнике еще в августе 33-го, – что сегодня «мистицизм» находится на стороне тех, кто утверждает, будто они атеисты и неверующие. «Мистицизм» приобретает форму религии, в которой коммунистическая доктрина воспитывает и пестует молодежь сегодня…» После этого он набрался смелости и добавил еще несколько предложений: «И сверх того, я понимаю попытку унифицировать мысль, предпринимаемую сегодня Гитлером в подражание Муссолини, но она может дать результат только ужасной ценой обнищания мысли! Особая и индивидуальная ценность уступает место не знаю какой, но коллективной ценности, перестающей обладать интеллектуальной ценностью».

Сент-Экзюпери слишком заботился о значимости духовного начала в человеческих действиях, чтобы не оказаться сходным образом заинтригованным «мистицизмом», который привел в порядок хаос в Италии и Германии. В Испании его больше всего угнетало полное отсутствие дисциплины, продемонстрированное анархистами, которые, не задумываясь, перемещались с места на место, от одной части фронта к другому, не заботясь ни о снаряжении, ни о своих пожитках, проявляя безразличие к тому, какую брешь на линии фронта внезапно образовывал их произвольный отъезд. Вот как позднее Антуан прокомментировал это в своей записной книжке: «В военном противостоянии, когда духовные и материальные силы являются равными, армия, сформированная мистицизмом порядка, добьется победы над армией беспорядка (и это потому, что порядок значит качество)».

Во Франции последние остатки «мистики» провалились с крахом первого правительства Народного фронта, и преобладающее настроение хорошо иллюстрируется саркастическим анекдотом, уже начинавшим циркулировать по французским армейским казармам. «Вопрос: «Что делать, когда получаешь приказ?» Ответ: «Ждать отмены приказа». Циники радикального социализма сменили сжимающих кулаки пророков нового земного рая, к явному облегчению консервативной буржуазии, но страна в целом, кажется, не стала от этого счастливее.

«Посмотрите на Мермоза, на радость людей, когда от них многое требуется», – печально замечал Сент-Экс в записной книжке. Действительно, Гитлер в Германии, Муссолини в Италии рождали подлинный энтузиазм, призывая народы этих стран к новым усилиям и жертвам. Но что требовал от своих сограждан преемник Леона Блума, мягкотелый месье Камиль Шотан? Вообще-то ничего, насколько мог видеть Сент-Экзюпери. Никогда еще радикальные социалисты не были столь усердно безрезультатны, выискивая солидные причины для ничегонеделания. Политика невмешательства в дела Испании оставалась неизменной, в то время как экономика пребывала в застое.

В чем же, на контрасте, состоял секрет необычайного динамизма Германии? И какую цену немцам приходилось платить за это? Оба вопроса слишком долго занимали Сент-Экса, но только в начале лета 1937 года он сумел хоть немного разрешить свои сомнения.

Самолет, на котором они с Прево отправлялись в Сайгон в декабре 1935 года, он, к счастью, заранее застраховал. Получив страховое возмещение, Сент-Экзюпери приобрел себе новый «симун». В один из выходных в конце июня или в начале июля 1937 года он уступил своей не знающей покоя «охоте к перемене мест» и отправился с приятелем в Амстердам. Они договорились с друзьями, недавно вернувшимися из Канады, пообедать в воскресенье вечером в небольшой деревушке на Рейне. Но поскольку погода стояла восхитительная, а утро того дня еще только начиналось, Сент-Экс предложил: «Почему бы нам не слетать в Берлин, а уж оттуда вернуться на Рейн?»

Минутой позже они уже были в воздухе и направлялись к столице Германии. Полет проходил без всяких приключений, пока они не приземлились в Темпльхофе, где их встретили несколько офицеров полиции аэропорта, с каменным выражением лиц потребовавшие их документы. Над многими районами рейха запрещались полеты самолетов, не получивших специального разрешения, и можно было не сомневаться, что полет «симуна» Сент-Экзюпери оказался по всем статьям вызывающе противозаконным.

Пока этих двоих, «вторгшихся в воздушное пространство», держали под стражей, полиция аэропорта попыталась связаться с французским посольством, в тот момент закрытым (по причине воскресенья), а затем позвонила домой капитану Полю Стехлину, атташе по вопросам авиации, кто, к счастью, поддерживал дружеские отношения с Герингом и его сестрой. На вопрос, не знает ли он француза, откликающегося на имя Сент-Экзюпери, который только что приземлился после совершения им несанкционированного властями рейха полета, Стехлин, встречавший Антуана раз или два, не растерялся и ответил: «Конечно. Это – очень хороший друг». Да, Поль непременно может ручаться за пилота. И действительно, атташе без задержки прибыл в Темпльхоф для прояснения ситуации.

Только когда они уютно устроились за столом в гостиной отеля «Рай», куда Стехлин пригласил их на обед, Сент-Экс полностью осознал серьезность своего поступка. Он осмелился лететь в Берлин без предварительного уведомления властей. В Третьем рейхе все, что не получило особого разрешения, относилось к числу строго воспрещенного.

Проводив своих гостей назад в Темпльхоф и убедившись, что заправленный горючим «симун» удаляется на запад, Стехлин беспечно полагал, будто этот незначительный дипломатический инцидент завершен благополучно. Сент-Экзюпери в этом тоже не сомневался. Но пока он летел на юго-запад над Бранденбургом и возвышенностью Гарц, температура внутри кабины, нагретой палящим солнцем, начала повышаться.

«Пахнет так, словно что-то горит», – заметил Сент-Экс. И действительно, в кабине стоял запах паленого.

В тот момент они приближались к Касселю и могли уже видеть его аэродром. Опасаясь, что огонь вспыхнет в любой момент, Сент-Экс сделал разворот к летному полю и начал кружиться на низкой высоте, готовый при необходимости выполнить быстрое приземление. Но хотя странный запах сохранялся, ни он, ни его спутник не могли найти ни малейшего следа горения, и, покружив минут пятнадцать, Сент-Экзюпери выровнял курс и направился в сторону Рейна.