Первоначально он намеревался лететь к Франкфурту. Но друзья, с кем они собирались пообедать, телефонировали ему, что они видели летное поле близ Висбадена. Это показалось ему привлекательнее и было намного ближе к Рудесгейму – старинной, окруженной виноградниками деревушке, где они планировали встретиться тем вечером. И точно: после того, как они пролетели над покрытым густыми лесами плоскогорьем Эйфель, показалось изумительного зеленого цвета летное поле, ничем не загроможденное. Пожалуй, оно было даже слишком ничем не загроможденное: облетев его перед приземлением, Сент-Экзюпери не заметил никаких следов ни ангаров, ни самолетов. Только флюгер лениво колыхался на своей мачте.

Но не успел «симун» приземлиться и застыть на этой удивительно зеленой траве, как пятьдесят юнцов с обнаженными торсами, одетые в одинаковые черные шорты, с ревом выскочили из близлежащего леса. Они окружили «симун», оглушили летчика ребячьим гвалтом, но, не удовлетворившись этим, каждый раз, когда истекающий потом Сент-Экзюпери пытался выбраться из раскаленной кабины, они, словно игроки в регби, выстраивались против двери, не давая выйти. Пот заливал лицо Антуана ручьями, рубашка прилипла к мокрой спине, и тут, наконец, мрачная игра прекратилась при появлении немецкого офицера.

Но несчастья на этом не закончились. Пристальный взгляд офицера был строг. Бескомпромиссен. Лился сточный поток слов, поток всех этих верботтен, стренг-верботтен, нихт гештатет, которые даже Сент-Экзюпери понимал без особого труда. Они приземлились на военном летном поле, куда «вход запрещен» абсолютно. Что ж, Сент-Экс попытался объяснить на своем ломаном немецком – он полетит во Франкфурт.

«Найн! Найн! Найн!» – вскричал офицер. Самолет никуда не полетит, его задержали.

После долгих препирательств Сент-Экзюпери и его спутнику позволили отодвинуть «симун» к краю поля и сесть под тенью его крыльев, куда ученики пилотов люфтваффе принесли крепкого темного немецкого пива для утоления жажды. Эта вынужденная неподвижность продолжалась всю оставшуюся часть жаркого полудня и завершилась к шести часам, когда другой офицер, прибывший на автомобиле, объяснил Сент-Экзюпери по-французски, что тот подозревается в шпионаже. Кружился над Касселем и исследовал закрытый аэродром.

Снова связались с французским посольством в Берлине, и Стехлину еще раз заявили, что его «хороший друг» вторгался в воздушное пространство и создавал дипломатический прецедент в воздухе. На сей раз власти проявили больше строгости, отказываясь позволить «шпиону» добираться до Франкфурта без сопровождения немецкого полицейского. Курсанты в черных шортах выстроились наблюдать за взлетом, и в благодарность за пиво Сент-Экс заложил «симун» в крутой вираж и пролетел прямо над их головами и вытянутыми в приветственном взмахе руками, когда они кричали: «Хайль! Хайль! Хайль!» Полицейский хранил мрачное молчание, вцепившись в спинку сиденья пилота, но костяшки его пальцев побелели от напряжения. Однако он не ослабил своего пристального наблюдения вплоть до следующего дня, пока немецкие власти не уступили настойчивому заступничеству французского посла в Берлине и позволили своенравному авиатору улететь с миром.

* * *

Это первое знакомство с гитлеровской дисциплиной вызвало некоторую тревогу, и особенно когда успехи и оперативность немцев проявлялись на фоне доступной распущенности Франции, которая когда-то лидировала в области аэронавтики. В конце сентября один из последних еще остающихся французским рекордов скорости (установленный Элен Буше еще в апреле 1934 года на «куп дойч» «Кодрон-Рено». Она развила на нем скорость 280 миль в час) был побит Жаклин Кочран на истребителе Северского. В ноябре скоростной рекорд Говарда Хюга, установленный им в сентябре 1935 года (355 миль в час), преодолел немец Вурстер, главный летчик-испытатель заводов «Фокке-Вульф» на «Мессершмитте-109» (380 миль в час). Французы сошли с дистанции. В Бискароссе, к югу от Бордо, друг Сент-Экса Анри Гийоме несколько месяцев просидел в ожидании, когда ему разрешат подняться на шестимоторной летающей лодке «латекоэр», на производство которой ушло почти десять лет! Но даже тогда ему не позволили лететь над Северной Атлантикой через Азоры и Бермуды, хотя эта модель разрабатывалась и предназначалась именно для этих целей. В этом не было ничего случайного: то была линия поведения. Вся страна шла ко дну и вместе с ней ее авиационная промышленность. В промежутке между 1928-м и 1937 годом сменилось девять министров авиации и восемь начальников кадровой службы воздушных сил. Чехарда наверху повторяющимся ураганом сметала все запланированные работы внизу.

«Ни один самолет в наших эскадрильях полностью не отвечает требованиям первоклассной машины», – уныло прокомментировал французский авиационный еженедельник «Эль» в сентябре того года. «Их отставание в скорости варьируется от 150 до 200 километров в час. Это означает, что, если завтра вспыхнет война, например, между Францией и Германией или Италией, воздушные силы окажутся в ситуации, схожей с началом сражения при Вердене в 1916 году. Тогда наши воздушные силы, укомплектованные фармановскими «цыплячьими клетками», «вуазанами», «кодронами», «нюпорами», которые пилоты давным-давно считали устаревшими, были полностью разгромлены немецкими воздушными силами, оснащенными первоклассными самолетами с фюзеляжами и первыми истребителями «фокке».

История повторяла себя с той склонностью к плагиату, которую она так часто демонстрирует. В отчаянной попытке спасти исчезающий престиж Франции министерство авиации обратилось к Сент-Экзюпери (и двум другим известным авиаторам) с просьбой слетать в Бухарест и провести там беседу. Марис Басти, женщину – воздушного аса, которой удалось в 1936 году, наконец, преодолеть планку, установленную Мермозом для перелета через Южную Атлантику, отправили в Латинскую Америку в другое пропагандистское турне. Дела пытались заменить словами. Правда, Гийоме сумел в ноябре поставить еще один рекорд для Франции, пролетев 3600 миль без остановок от Порто-Лиоте в Марокко до Масейо в Бразилии.

Вероятно, именно полет в Румынию натолкнул Сент-Экзюпери на идею совершить южноамериканский рейд. В Париже жизнь с Консуэлой становилась чересчур беспорядочной, на нем висел большой долг перед «Пари суар» за семь статей об Испании, которые он так и не сумел предоставить, и Антуан не мог бесконечно выпрашивать у своего друга и издателя Гастона Галлимара все новые авансы на книгу, до сих пор им не скомпонованную. Писатель нуждался в перемене обстановки, и полет в Новый Свет мог бы благотворно повлиять на разрешение «противоречий» в его личной жизни (или так, по крайней мере, он предполагал).

В сентябре этот план сначала представили на обсуждение в министерство авиации, но только где-то перед самым Рождеством ему наконец дали зеленый свет для «рейда»: Антуан должен был пролететь от Нью-Йорка до мыса Горн, самой южной оконечности Американского континента. Сент-Экзюпери тем временем охладел к проекту, который уже фактически выполнила Марис Басти во время своего «турне доброй воли» по Южной Америке. Но он не относился к числу тех, кто так легко отступает. В который раз в сопровождении своего преданного механика Андре Прево Сент-Экс отплыл в начале января 1938 года на судне «Иль де Франс». В Нью-Йорке его тепло приветствовали члены французской колонии и предоставили ему комнату на двадцать пятом этаже отеля «Барбизон Плаза». Взгромоздившись так высоко среди всех этих светящихся надписей и башен, Антуан испытывал странное ощущение, словно находился на океанском клипере, и ветер прорывается сквозь такелаж и беспокойную ночь, нарушаемую воплем сирен и приглушенными звуками внизу, звоном пустых железных бочек или грохотом перекатывающихся брошенных кем-то предметов.