сгустилась, будто пала ночь, и скоро ничего уж было не разглядеть на дороге. Хотел сэр Джон ехать дальше, но скакун его задрожал, встал столбом, точно разбил его паралич, и больше не слушался шпор.

Из подобного ночи сумрака бесшумно выступили огромные фигуры, укутанные с ног до головы, и показалось сэру Джону, что под черными саванами нет ни глаз, ни ртов. Не произнесли они ни единого слова, да и на сэра Джона напал такой испуг, что он сам онемел и не мог даже вытащить меч из ножен. Бесплотными руками великаны сдернули его с седла и увлекли прочь. От их прикосновений рыцарь едва не лишился чувств и потом уж толком не разбирал дороги, словно человек, нисходивший в смертную тень. Не ведал он, куда его тащат, и не слышал ничего, ибо пленители – призраки или же сущие демоны – ступали бесшумно, только кричал во тьме брошенный на дороге конь, будто смертная душа, охваченная кромешным ужасом и мукой. Холодом веяло на сэра Джона, хоть и не шелестел вокруг ветерок, а в воздухе пахло гнилью, как если бы разверзлись впереди двери разрушенного склепа.

Погрузился сэр Джон в полузабытье и не видел ни того, что попадалось по пути, ни укутанных в саваны таинственных фигур, что шествовали мимо. Придя в себя, понял он, что очутился в городе, хоть очертания переулков и домов едва можно было разглядеть в беззвездной ночи. Однако же кое-как различал рыцарь дворцы, широкие улицы и рынки; а вскоре показался среди них высокий, тускло мерцающий во мраке чертог, чьи купола и башенки окутала сгустившаяся тьма.

Когда подвели его ближе, увидел сэр Джон, что мерцание исходит изнутри и просачивается меж широко стоящих колонн через отворенные двери. То сияли не факел и не лампада, и подивился этому охваченный немощью и страхом сэр Джон. Приблизившись еще, понял он, что таинственное мерцание подобно гнилостному свечению гробницы.

Повлекли призраки беспомощного рыцаря внутрь дворца. Миновали они величественные покои с резными колоннами и драгоценной изукрашенной мебелью, какой не постыдились бы и короли, а потом вступили в большой тронный зал, освещаемый лишь гнилостным мерцанием, где возвышался на помосте трон из позолоченного черного дерева. На троне восседал не правитель и не султан, но громадный серый гад, превосходивший размерами человека и обликом подобный могильному червю. Не было в зале никого, кроме червя, сэра Джона да тех великанов, что привели его; было там пусто, как в древнем склепе, чей обитатель давным-давно истлел.

Поставили сэра Джона перед троном, и объял его такой ужас, какого не испытывал доселе ни один человек. Понял рыцарь, что мерзостный червь внимательно разглядывает его глубоко посаженными заплывшими глазками. И вот обратился червь к пленнику торжественным и жутким голосом:

– Я повелитель Анчара по праву завоевания, ибо пожрал я смертных его правителей и всех их подданных. Знай же, что эти края принадлежат мне и закон запрещает смертным вторгаться сюда, а нарушение закона влечет за собой суровую кару. Воистину неописуемые опрометчивость и глупость явил ты, придя сюда, ибо предупреждали тебя жители Абхаза, а после предупреждали шакал и гадюка, коих повстречал ты на пути. Безрассудство твое заслуживает наказания. И вот мой приговор: прежде чем я отпущу тебя, лежать тебе среди мертвецов, как они лежат, в темной могиле. Изведаешь ты все, что выпадает на их долю, но чего не дано узреть глазам живых, снизойдешь живой к покойникам и пребудешь среди них и праха столько, сколько понадобится, дабы искупить твои глупость и надменность.

И хоть был сэр Джон достойнейшим среди рыцарей христианского мира и никто никогда не усомнился бы в его храбрости, преисполнился он такого ужаса, услышав приговор восседавшего на троне червя, что опять едва не лишился чувств. Утащили великаны ослабевшего рыцаря прочь из тронного зала. Где-то за городом на кладбище во мраке среди кенотафов и могил швырнули его в громадный каменный склеп и затворили бронзовые двери.

И лежал сэр Джон в вечной ночи подле невидимого во тьме трупа и тех приспешников смерти, что еще не покончили со своим делом. Был рыцарь ни жив ни мертв, охватили его беспредельные ужас и отвращение, и не ведал он, день или ночь в Анчаре. Бессчетные часы пребывал он во мраке и тишине, которую нарушало лишь биение его собственного сердца, и вскоре биение это сделалось невыносимо громким и стало тяготить его, словно гомон и топот шумной толпы.

Стук сердца угнетал, лежащий рядом в вечном безмолвии труп внушал ужас, а дьявольское колдовство ввергало в смятение, и потому поддался сэр Джон отчаянию, и надежда вырваться из могильного узилища и снова узреть солнце почти покинула его. Познал он пустоту самой смерти, скверну разорения и невыразимые тайны тлена и праха, будучи при этом не бесчувственным покойником, но живым человеком, чья душа еще не отлетела. Члены рыцаря содрогались, а дух трепетал от омерзения, когда ползли по нему черви – сначала торопливо, готовые с жадностью наброситься на угощение, а затем медленно, пресыщенные трапезой. И казалось сэру Джону, тогда и потом, что такое временное пребывание в могиле гораздо страшнее истинной смерти.

И вот когда минуло множество часов или же дней, в склепе, где царила неизменная тьма, где не двигалась ни единая тень, куда не проникал ни единый луч, раздался наконец приглушенный лязг. И понял сэр Джон, что вновь отворились бронзовые двери. В заполнившем гробницу полумраке увидел он своего жалкого соседа, в чьем гнусном обществе так долго пребывал. Охватила его при виде этого зрелища дурнота, но тут выволокли его наружу те же великаны в черных саванах, скрывавших нечеловеческий облик. От жутких прикосновений с новой силой нахлынул на сэра Джона ужас, и снова едва не лишился он чувств. Повлекли его через Анчар по той же дороге, по которой въехал он в эти безотрадные земли.

Так же безмолвны были провожатые, тот же подобный затмению полумрак окутывал все вокруг. В конце концов на том же самом месте, где рыцаря захватили, оставили его, и устремился он в одиночестве прочь через край высохших садов к иссеченным временем скалам.

Хоть был сэр Джон слаб после заточения и потрясен обрушившимися на него испытаниями, упорно шагал он по дороге, пока не отступила немного тьма и не выбрался он из сумрака под тусклое солнце. Где-то на пути через пустынную равнину набрел рыцарь на своего скакуна, который блуждал по засыпанным песком полям, уселся на него и поспешил прочь из Анчара через расщелину