«Уильям Скиннер: 5 1/2 футов север х 2 1/4 запад».

«Харри Флеминг, его супруга Минни, их сын Джордж, их дочь Эйми: 6 футов запад х 2 1/2 север».

Достигнув бокового входа, они забрались на невысокое крыльцо.

На закрытой купели у самого входа сидел и читал книгу длинноволосый молодой человек в комбинезоне. Он поднял глаза и спросил:

— Где ты пропадал, Артур? Полифем просто бесится. Думает, что-то обнаружил.

Ритчи-Смоллет бодро бросил:

— Я спешу, Джек. Этим людям требуется отдых и забота. Можно найти на время свободное помещение? Я хочу сказать, в самом деле свободное?

— В кабинете искусств ничего не запланировано.

— Тогда притащи туда одеяла и подушки, чистые простыни — именно чистые — и приготовь постель.

— Да, но что я скажу Полифем? — Юноша отложил книгу и соскользнул на пол.

— Скажи, есть вещи поважнее политики.

Юноша поспешил прочь, огибая ряды стульев с плетеными сиденьями, которыми был уставлен выложенный плитами пол. Внутри собор казался обширней, чем снаружи. Центральные столбы, служившие опорой башне, заслоняли то, что находилось за ними, однако, судя по звукам органа и приглушенному пению гимнов, там шла служба. В то же время откуда-то снизу доносились четкие ритмы другой, не столь изысканной музыки.

— Недурная обстановочка в доме Божием, не так ли? В крипте выступают «Октобер Терминус». Кое-кто этого не одобряет, но я им объясняю, что в эпоху Реформации зданием пользовались три церковные общины одновременно и что в доме Отца Моего обителей много[11]. Вам нужно в туалет?

— Нет, — пробормотала Рима, опустившись на стул. — Нет, нет, нет, нет.

— Тогда пойдем. Уже недалеко.

Медленно следуя по боковому приделу, Ланарк успел заметить, что здание за свою историю использовалось для разных целей. Наверху висели потрепанные знамена; у стен теснились нарядные памятники воинам, убитым при вторжении на отдаленные континенты. У аркады под башней троица свернула влево, прошла несколько ступеней вниз, повернула вправо и, вновь спустившись, оказалась в небольшой часовне. Потолок был сводчатый, с каменными ребрами, однако побелка придавала ему вполне уютный вид. Воздух был теплый, пахло парафиновыми нагревателями, стоявшими в углах; у стены возвышалась почти до самого потолка куча пластиковых матрасов. Три из них лежали, сдвинутые вместе, на полу, и Джек застилал центральный. Когда он закончил, Рима легла и Ланарк помог ей снять пальто.

— Не засыпайте пока, я мигом, — сказал Ритчи-Смоллет и вышел.

Поправив фитили обогревателей, Джек последовал за ним. Ланарк, в свою очередь, скинул пальто и сел, положив голову Римы себе на колени. Он тоже устал, но не мог заснуть, пока липла к телу грязная одежда. Ощупал свои щеки и подбородок — они заросли спутанной бородой, макушку — волосы на ней поредели. Он явно постарел. Ланарк опустил взгляд на Риму, которая лежала с закрытыми глазами. Ее волосы вновь сделались темными, фигура, если не считать большого живота, словно бы исхудала по сравнению с тем временем, когда они гуляли по кулуарам совета. Недовольно нахмуренный лоб мог быть лбом сердитого ребенка, однако красивый и покойный изгиб губ принадлежал зрелой, довольной женщине между тридцатью и сорока. Ланарк смотрел и смотрел, но так и не смог определить ее возраст. Она пробормотала со вздохом:

— Где Сладден?

Подавив злость, Ланарк мягко отозвался:

— Не знаю, Рима.

— Ты такой заботливый. Ланарк. Я всегда буду на тебя полагаться.

Ритчи-Смоллет с Джеком принесли тазы с горячей водой, полотенца, чистые ночные рубашки и сразу ушли. Рима легла на полотенца, а Ланарк мыл ее губкой и вытирал, особенно бережно прикасаясь к большому животу, который выглядел естественнее обнаженным, чем прикрытым одеждой. Рима снова забралась меж простыней. Ритчи-Смоллет вернулся с черным кожаным футляром. Встав у постели на колени, он вынул термометр, стетоскоп, стерильные перчатки в прозрачном пакете. Он сунул термометр Риме под мышку и готовился разорвать пакет, но Рима, открыв глаза, резко произнесла:

— Отвернись, Ланарк.

— Почему?

— Если ты не отвернешься, я не позволю ему ко мне притронуться.

Отвернувшись, Ланарк побрел вокруг столба, чувствуя ногами холод камня. С другой стороны столба он остановился и начал разглядывать потолок. Ребра его сходились к резным шишечкам, на одной из них был изображен в венке из роз очень жизнерадостный череп, на лбу которого сплетались две крохотные змейки. Поблизости на своде кто-то нацарапал карандашом:

БОГ = ЛЮБОВЬ и ДЕНЬГИ = ДЕРЬМО

— Что ж, видимо, все в порядке, — громко проговорил Ритчи-Смоллет. Обернувшись, Ланарк увидел, что он складывает инструменты в футляр. — Малыш, полагаю, лежит правильно. Если она будет настаивать на том, чтобы рожать здесь, мы, наверное, справимся.

— Здесь? — Ланарк был ошеломлен.

— То есть не в больнице. Ну ладно, пора дать вам заслуженный отдых.

Он вышел, задернув дверной проем красной занавеской.

Рима пробормотала:

— Ложись позади меня.

Ланарк повиновался, и она жадно прижала свои заледеневшие ступни к его голеням. Ее спина, однако, была привычной и уютной. Вскоре оба пригрелись и заснули.

Ланарк пробудился среди шепотов и шорохов. По темным сводам, колоннам, полу и собравшейся толпе зигзагами пробегали цепочки ярких огоньков. Их отбрасывал серебристый многогранник, вращавшийся рядом с желтым фонарем. Постоянный источник света имелся теперь только над ступенями у входа. Последние были шириной в стену. Молодые люди в комбинезонах устанавливали на них какие-то электрические аппараты, временами издававшие мощные хриплые вздохи. На нижних ступенях примостились три человека постарше, с музыкальными инструментами, присоединенными к оборудованию при помощи проводов; четвертый сидел за ударной установкой с надписью на басовой бочке: «ЛОПУХИ КАЗАНОВЫ БРАУНА». Ланарк обнаружил, что сделался частью публики: весь пол был устлан матрасами, на которых сидел на корточках, плечом к плечу, народ. По соседству хрупкая девушка в серебристом сари склонялась на плечо волосатому мужчине с голой грудью, наряженному в овчинную жилетку. Прямо перед ним девица в клетчатых шотландских штанах в обтяжку и алой короткой курточке, униформе горского полка, шептала что-то на ухо мужчине с косами и головной повязкой, одетому в оленью кожу с бахромой — как индейская скво. Здесь собрались, казалось, представители всех веков и народов, в одеждах из шелка, холста, меха, перьев, шерсти, газа, нейлона и кожи. Их волосы были завиты мелкими кудряшками, как у африканцев, стрижены ежиком, как у римлян, подобраны в высокую прическу на манер мадам Помпадур, прилизаны, как у сфинкса, или волнами спускались на плечи, как в старинном парике. Они носили всевозможные украшения и щеголяли — кто больше, кто меньше — голым телом. Ланарк уныло обозрел собственное одеяние. Он уже выспался, однако Рима не размыкала век, и потому он решил не двигаться. Другие пары вытягивались на матрасах в полный рост, кое-кто даже предавался ласкам под прикрытием спальных мешков.