– Это нелишне, капитан, – угрюмо сказал он. – Когда перед самым носом начнут рваться атомные снаряды, тут черт знает что может твориться, а ведь нам придется опрометью бежать тогда вперед. Так что лучше уж пойдемте заранее – оглядимся и посмотрим, что там делается.

Шли медленно, было жаль топтать чей-то труд, вложенный в это тщательно обработанное поле.

– Нам нужно подумать о себе, капитан, – говорил Кросби. – Как мне сообщил командир батальона, разрывы атомных снарядов должны лечь вот туда, как раз на середину поля. Должны! Впрочем, будем надеяться, что наши парни не ошибутся и не угодят прямо в нас… Если будет прямое попадание, нам уже не придется заботиться о своем будущем, – он нервно засмеялся.

– Такой шанс всегда имеется, – заметил Финчли. Кросби покосился на него. Вошли в лес. Розовые стволы сосен уходили вверх, подлесника почти не было. Пробрались на противоположную сторону леса и отсюда долго наблюдали за позициями «красных»: там, за рекой, поднимались зеленые холмы, покрытые садами.

– У них позиции удобнее наших, – заметил майор, – скаты, овраги, канавы… При атомных взрывах для солдата очень важно все эти неровности почвы иметь поблизости. От наших позиций атомные снаряды взорвутся на расстоянии всего полутора километров. Солдат в лучшем случае будет иметь в своем распоряжении только три секунды. А что можно сделать за эти три секунды?!

Гейму была понятна тревога Кросби. Три секунды! На ударную волну и световое излучение расходуется две трети всей энергии атомного взрыва, и значительная часть этой энергии обрушится сегодня на Гейма и его друзей. Три секунды после атомного взрыва действует световое излучение, достигающее в пункте взрыва тех двух десятков миллионов градусов, при которых все превращается в газообразное состояние, а солнце кажется в сто раз менее ярким, чем огненный шар раскаленных газов при взрыве. За три секунды взорвавшаяся атомная бомба излучает половину всей мощи своей проникающей радиации. И только три с половиной секунды нужно на то, чтобы ударная волна прошла полтора километра. А маневры и опыты показали, что человеку, даже хорошо натренированному, требуется три секунды на то, чтобы успеть занять ближайшее укрытие. Если в момент взрыва он окажется далеко от окопа или подбрустверных убежищ, он должен молниеносно – в течение всего трех секунд – успеть броситься плашмя в ближайшую яму или канаву лицом вниз, ногами в сторону взрыва. Он должен успеть сделать это именно за три секунды: еще половина секунды – и над ним пройдет ударная волна, сметающая на своем пути каменные дома, с корнем вырывающая деревья… Опоздание, неумение человека вовремя воспользоваться неровностями местности могут стоить ему жизни. За три секунды, совершенно необходимые даже хорошо натренированному солдату для того, чтобы воспользоваться преимуществами сложного рельефа и спастись от ударной волны, от верной смерти, он получит ожоги второй степени и значительную порцию проникаюшей радиации – 50-60 рентгенов. Правда, это всего лишь одна шестая той дозы, которая считается опасной и вызывает специфическую болезнь, так и названную врачами – лучевой.

Сколько же времени потребуется не защищенному от проникающей радиации человеку для того, чтобы незримые и неощущаемые гамма-лучи и поток нейтронов незаметно для него прошли через его тело и вызвали в нем цепную реакцию необратимых биологических и химических изменений, ведущих к смерти? Для этого нужно лишь не более четырехсот рентгенов, которые можно незаметно получить, если находиться на открытом месте те десять-пятнадцать секунд, в течение которых невидимый убийца – проникающая радиация – незаметно пронизывает все клеточки человеческого организма.

Гейм размышлял о страшном действии атомного взрыва. Как будто угадывая его мысли, Финчли заметил:

– Окоп – единственное спасение.

Да, это так. Хорошо отрытый окоп спасет от светового излучения, предохранит от ожогов, защитит и от ударной волны и от потока невидимых убийц – гамма – и других лучей.

В расположение батальона возвратились без воодушевления. Командир рассматривал в бинокль каких-то солдат, выходивших из расположенного поблизости селения и занимавших позиции на флангах. Он бросал обидные замечания и, кажется, был почему-то очень доволен собой.

– В чем дело? – поинтересовался Гейм.

Кросби объяснил – часть «новичков», недавно прибывших из Штатов, решила обосноваться в деревне. Но только что проезжавший офицер из штаба Келли выгнал их: эти желторотые птенцы, оказывается, понятия не имеют о косвенных последствиях ударной волны – в результате ударной волны и высокой температуры дома могут быть разрушены вдребезги, и тогда доски, бревна, кирпичи, стекло обрушатся на людей, как снаряды и пули. К тому же в деревне могут возникнуть пожары и завалы – солдаты окажутся в мышеловке.

Люди часто смотрели на часы, нервничали, обменивались невеселыми шутками. Даже всегда жизнерадостный Боб Финчли с грустью сказал другу.

– Я думаю, что наш старик когда-нибудь увидит мои останки, нашпигованные всякой атомной дрянью… В конце концов я не брал обязательств беспрерывно проходить атомное окуривание! Хорошо, если ребята артиллеристы знают математику и положат снаряды точно в указанном квадрате, а если они ошибутся? Тогда мои старики потеряют единственного сына и, между нами, Стив, толкового парня.

Подошел Кросби. Машинально взглянув на часы, майор присел рядом с Геймом.

– Тянут, – произнес он угрюмо. – Игра на нервах, а не маневры.

Гейм бросил на него вопросительный взгляд.

– В подобных маневрах слишком много условностей, – сказал Кросби. – Они слишком далеки от того, что было бы на войне. Начнем с того, что авиационная разведка неприятеля давно нащупала бы позиции атомных пушек и вывела бы их из строя. Н-да… – он посмотрел вокруг и неожиданно поднял вверх брови. – Эге! Наш командир, кажется, увлекся критикой соседей и не подумал о своем подразделении, – и он указал рукой на верхушки деревьев.

– Вы опасаетесь верхового пожара? – спросил Гейм.

– Да, капитан. Будет произведено несколько выстрелов. Расстояние – близкое, листва деревьев может мгновенно воспламениться, и мы тут окажемся в незавидном положении. Да и подлесник, как видите, не вырублен. Нет, как хотите, а я предпочитаю быть поближе к укрытию.

– Но когда же, наконец, начнется? – спросил Финчли.

Кросби пожал плечами:

– Теперь уже скоро… Завещание писать поздно, парень.

Командир батальона принял приказ по рации и созвал младших офицеров. Снова сигнал – люди бросились каждый к заранее указанному ему месту. По-видимому, действительно скоро должно было начаться – солдаты поспешно, без видимой охоты, молча облачались в защитные костюмы и накидки, надевали поверх обуви специальные чулки, натягивали на руки перчатки, а на голову противогазы. В таком не очень привлекательном виде они походили на пожарников или на водолазов.

Гейм прошелся по траншее глубиной в два метра, она была перекрыта бревнами, на которых лежал толстый слой земли. Кое-где он увидел крепление из досок, жердей и щитов из хвороста. Траншея делилась на обособленные участки, каждый из которых был рассчитан на несколько солдат. Здесь имелись ниши и блиндажи с крепкими дверьми. Впрочем, как убедился Гейм, дверей было, как правило, две: одна из них вела в небольшой коридорчик, в боковой стене которого находилась вторая, ведущая непосредственно в блиндаж. Это было сделано на тот случай, если бы ударная волна прошлась по траншее, тогда первая дверь разлетелась бы на куски, но при таком устройстве подземного убежища и при второй прочной двери осколки от первой не могли бы причинить вреда людям, находящимся в блиндаже.