Мистер Ирвайн, последними словами скорее невольно выразивший свои собственные мысли, а не обращавшийся с ними к Бартлю Масси, все еще думал, что дух мщения против Артура, в форме которого горе Адама являлось беспрестанно, может быть, заставит его искать встречи, которая, вероятно, имела бы более роковой исход, чем стычка в роще. Эта мысль увеличивала беспокойство, с которым он ожидал прибытия Артура. Но Бартль думал, что мистер Ирвайн намекал на самоубийство, и на его лице отразился новый страх.

– Я скажу вам, сэр, мою мысль, – заговорил он, – и надеюсь, что вы одобрите ее. Я намерен закрыть школу. Если ученики и придут, то они должны будут возвратиться домой – вот и все. А я отправлюсь в Стонитон и буду ходить за Адамом, пока не кончится все это дело. Я скажу ему, что пришел посмотреть на ассизы: против этого он не может сказать ничего. Как вы думаете об этом, сэр?

– Да, – отвечал мистер Ирвайн несколько медленно, – это было бы действительно отчасти полезно… и ваша дружба к нему делает вам честь, Бартль. Но вы должны думать о том, что будете говорить ему – не так ли? Я боюсь, что у вас немного сочувствия к тому, что вы называете его слабостью к Хетти.

– Вы можете быть во мне вполне уверены, сэр. Я знаю, что вы хотите сказать. В свое время и я был также дураком, но это останется между вами и мною. Я не стану мучить его, я только буду надзирать за ним и заботиться о том, чтоб у него была хорошая пища, и только изредка скажу слова два.

– В таком случае, – сказал мистер Ирвайн, несколько успокоенный насчет благоразумия Бартля, я полагаю, вы сделаете доброе дело. И вы хорошо бы поступили, если б дали знать Адамовой матери и брату, что отправляетесь к нему.

– Да, сэр, да, – отвечал Бартль, встав с своего места и сняв очки, – я непременно так и сделаю, хотя его мать – ужасно плаксивая баба… Я не люблю подходить к ней на такое расстояние, чтоб можно было слышать ее вечные жалобы, а она женщина порядочная и опрятная, а не какая-нибудь неряха. Позвольте мне проститься с вами, сэр, и поблагодарить вас за время, которые вы уделили мне. Вы друг всех в этом деле. Тяжкое бремя несете вы на своих плечах.

– Прощайте, Бартль, до свидания в Стонитоне, я надеюсь.

Бартль поспешно вышел из священнического дома, уклонившись от Карроля, видимо приглашавшего его побеседовать, потом, обращаясь к Злюшке, которая поспешно била по песку своими коротенькими лапками рядом с ним, с раздражением произнес:

– Ну, ведь мне поневоле придется взять вас с собою, негодная. Ведь вы умрете с горя, если я вас оставлю, – не правда ли? Или попадетесь в лапы к какому-нибудь бродяге. Вы, пожалуй, теперь попадетесь в дурное общество, будете совать нос свой во все углы и дыры, до которых вам нет никакого дела. Но помните, если вы сделаете что-нибудь бесчестное, то я откажусь от вас – помните же это, сударыня!

Комната верхнего этажа в скучной стонитонской улице, с двумя постелями, из которых одна на полу. Четверг десять часов вечера. Мрачная стена против окна не допускает света месяца, который, может быть, вступил бы в борьбу с светом одной маканой свечи, у которой сидит Бартль Масси, показывая вид, будто читает, между тем как в действительности смотрит сверх очков на Адама Бида, сидящего близ темного окна.

Вы едва узнали бы, что то был Адам, если б вам не сказали этого. Его лицо похудело в последнюю неделю, глаза у него впали, борода в беспорядке, как у человека, только что вставшего с одра болезни. Тяжелые черные волосы висят у него на лбу, и в нем нет деятельного побуждения, чтоб откинуть их с лица и пробудить его к тому, что происходит вокруг него. Одна рука его покоится на спинке стула; он сидит, наклонив голову, и смотрит на свои сложенные руки. Его пробуждает стук в двери.

– Вот он! – произнес Бартль Масси, поспешно встав и отворив дверь.

То был мистер Ирвайн. Адам поднялся с места с инстинктивным почтением, когда мистер Ирвайн приблизился к нему и взял его за руку.

– Я пришел поздно, Адам, – сказал он, садясь на стул, который Бартль поставил для него. – Но я позже выехал из Брокстона, чем намеревался, и был все время занят с тех пор, как приехал. Я теперь, однако ж, сделал все… по крайней мере, все, что можно сделать сегодня вечером. Присядемте все.

Адам машинально взял снова стул, а Бартль, для которого не оставалось стула, сел на кровать в глубине комнаты.

– Видели вы ее, сэр? – спросил Адам дрожащим голосом.

– Да, Адам. Я и капеллан были оба у нее сегодня вечером.

– Спрашивали вы ее, сэр… говорили вы что-нибудь обо мне?

– Да, – сказал мистер Ирвайн с некоторой медленностью, – я говорил о вас. Я сказал, что вы хотите видеть ее до суда, если она согласна.

Мистер Ирвайн замолчал; Адам устремил на него пожирающие вопросительные взоры.

– Вы знаете, она отказывается видеть кого бы то ни было, Адам. Не только для вас одних… какое-то роковое влияние, кажется, закрыло ее сердце для всех ближних. Она почти только и говорила что «нет», как мне, так и капеллану. Три или четыре дня назад, когда я еще не упоминал ей о вас, а спросил ее, не хочет ли она видеть кого-нибудь из своих родных, кому она могла бы открыть свою душу, она сказала с сильным трепетом: «Скажите им, чтоб они не приближались ко мне… я не хочу никого из них видеть».

Адам снова опустил голову и сидел в безмолвии.

Молчание продолжалось несколько минут, потом мистер Ирвайн произнес:

– Я не хочу советовать, чтоб вы действовали против ваших чувств, Адам, если они настоятельно требуют, чтоб вы повидались с ней завтра утром, даже и без ее согласия. Действительно, может быть – хотя, по всей видимости, скорее можно заключать противное, – свидание подействует на нее благотворно. Но я, к сожалению, должен сказать, что едва имею на это надежду. Она, казалось, вовсе не была тронута, когда я назвал ваше имя. Она сказала только «нет» тем же холодным, упорным тоном, как всегда. А если свидание не произведет на нее хорошего действия, то оно будет только бесполезным страданием для вас, и, я боюсь, суровым страданием. Она чрезвычайно переменилась…

Адам вскочил с своего стула и схватил шляпу, лежавшую на столе, но потом остановился и посмотрел на мистера Ирвайна, будто хотел обратиться к нему с вопросом, который, однако ж, ему было нелегко произнести. Бартль Масси встал тихонько, повернул ключ в двери и положил его в карман.

– Что, он возвратился? – спросил наконец Адам.

– Нет еще, – отвечал спокойно мистер Ирвайн. – Положите шляпу, Адам, или вы хотите ли, может быть, выйти со мною и подышать свежим воздухом? Я думаю, вы опять не выходили сегодня.

– Вам не нужно обманывать меня, сэр, – сказал Адам, пристально смотря на мистера Ирвайна и говоря тоном гневного подозрения, – вам не нужно опасаться меня. Я желаю только правосудия. Я хочу, чтоб он чувствовал то, что чувствует она. Это его дело… Она была ребенком, и у каждого сердце радовалось при виде ее… Мне все равно, что бы ни сделала она… это он довел ее до этого. И он узнает это… он почувствует это… Если есть на небе справедливый Бог, то он почувствует, что значит ввергнуть ребенка, как она, в грех и горе…