…— Завтра ты пригласишь ко мне Кармора Корвисса, — сказал Капитан-Император, и Ризель послушно кивнула, но что-то в голосе отца встревожило её. Ему понадобился ворон-алхимик? Быть может, он почувствовал себя хуже?.. — Нет, дорогая, я буду говорить с ним вовсе не о своем здоровье, — прибавил Аматейн с усмешкой, будто прочитав её мысли.

— Но о чем? — осторожно спросила принцесса. — Кармор, он ведь… э-э…

— О нем ходит дурная слава, я знаю, — перебил Капитан-Император. — Видишь ли, иногда так случается — того, кто первым сходит с проторенной тропы и начинает искать новые пути, винят во всех смертных грехах. В лучшем случае его признают безумцем и оставляют в покое, в худшем же изгоняют навсегда. Кармору повезло — у него есть вторая тень. Слово Рейнена и поныне имеет вес для всех… но не для тебя, как я погляжу?

— Да, — призналась Ризель со вздохом. — Он мне не нравится.

— Он полезен, — возразил Аматейн. — А тебе нужно научиться властвовать над своими эмоциями, они лишь мешают в таком сложном деле, как управление государством. Понятно? Вот и славно. Теперь можешь идти.

Она собирала бумаги, продолжая размышлять о том, зачем Капитану-Императору мог понадобиться ворон, известный своими странными выходками. Говорили, в родовом владении Корвиссов, где Кармор в отсутствие дяди был полноправным хозяином, творились темные дела — там то и дело пропадали люди…

Отец окликнул её в последний момент.

— Ризель, как ты считаешь, — спросил он, — Амари красиво пел на прошлой неделе на дне рождения Её Величества Алиеноры?

— О-о, без сомнения! — ответила принцесса, улыбнувшись. — Это было так прекрасно, что даже не описать словами. Многие расплакались от избытка чувств…

— Да, мне передали, — проговорил Аматейн странным голосом. — Ладно. Иди!

Как она потом кляла себя за недогадливость, за слепоту! Но для всего, что касалось Амари, безукоризненно отработанные правила не годились — он ломал их одним взглядом, одним движением руки. В присутствии младшего брата Ризель теряла способность мыслить ясно и превращалась в ту девушку, какой была до дня, когда Капитан-Император перестал показываться на людях и переложил управление империей на плечи своей дочери. «Наш маленький принц», — говорила Ризель, и мальчик смеялся, а ей хотелось взлететь. Её мать и брат были двумя райскими птицами, почти всё своё время проводившими в Садах Иллюзий, и ей иной раз удавалось рядом с ними позабыть о делах и о государственных тайнах.

Кармор Корвисс явился точно в назначенный час; Ризель оставила их с Капитаном-Императором наедине. Беседа длилась несколько часов, и всё это время принцесса ходила из угла в угол, теряясь в догадках: она вспоминала события минувших дней и пыталась понять, зачем отцу нужен ворон.

Амари спел несколько песен на празднике в честь дня рождения матери.

Разве мог Капитан-Император углядеть в этом повод для тревоги?

Хороший голос у ребенка — не такая уж и редкость…

От внезапной догадки Ризель вздрогнула. Да, конечно же — хорошие голоса встречаются, но как часто дар юного ребенка оказывается столь силен, что магусы из кланов Скопы, Ястреба и Орла, не склонные к сентиментальным поступкам, то плачут, то смеются, слушая его? И как часто у самой принцессы возникало чувство, будто она внемлет голосу неземного существа, посланца далеких звезд?

«Его дар пробудился, — сказала она себе. — И это дар Соловья!»

А значит, последняя надежда Аматейна на то, что сын всё-таки окажется достойным преемником, утрачена безвозвратно: дитя двух кланов может обладать лишь одним волшебным даром, и ангельский голос Амари не оставляет места для невидимых рук Цапли. Мало того, теперь старейшина семейства Фиренца имел законное право потребовать, чтобы маленького принца передали ему на воспитание.

«Что же теперь будет?..»

Она вынуждена была признаться самой себе, что не знает ответа на этот вопрос и по-прежнему понятия не имеет, отчего беседа Капитана-Императора с Кармором Бдительным так затянулась, но это не помешало избрать дальнейший образ действий. Ризель вполне отдавала себе отчет в том, что задуманное ею может вызвать гнев Капитана-Императора или даже привести к ещё более тяжелым последствиям, и всё же решилась.

Когда Кармор вышел из кабинета Аматейна, принцесса пригласила его следовать за ней, и ворон не посмел ослушаться. Заведя недоумевающего алхимика в первую попавшуюся комнату, Ризель глубоко вздохнула, собираясь с силами, и произнесла, четко выговаривая каждое слово:

— Перескажи мне вашу беседу с моим отцом.

Дар Цапли, вопреки общепринятому мнению, позволял магусам из семейства Эгретта повелевать не только вещами, но и людьми, а также себе подобными. В этом крылся секрет долгосрочного владычества их клана, незыблемой власти Капитана-Императора — как можно усомниться во всемогуществе того, чьё слово, произнесенное с повелительной интонацией, становится приказом, который невозможно нарушить? И чем короче он был — тем лучше, поскольку тогда не оставалось места для игры слов.

Конечно же, у этого дара существовали пределы, однако определить их с точностью не мог никто. Аматейн однажды сказал дочери так: «Всё дело в воле. Если у того, кому ты приказываешь, она сильнее, можешь не рассчитывать на подчинение!» Но в скором времени он опроверг собственные слова случайно оброненной фразой: «Власть — это тяжелый груз, и если ты не сумеешь рассчитать свои силы правильно, то надорвешься. Будь осторожна, и тогда сможешь сломить даже того, кто превосходит тебя по силе духа!»

В тот раз ей повезло — Кармор сломался сразу же и рассказал в деталях, о чем просил Аматейн, но поверить в это было непросто…

— Есть один способ, — бормотал он неразборчиво, устремив перед собой отсутствующий взгляд, — он очень опасен, и поэтому ни Рейнен, ни кто-то другой из Бдительных так и не решились его испробовать. Я стану первым, кто преуспеет! — Тут глаза ворона лихорадочно заблестели, дыхание сделалось шумным и неровным. — Меня назовут спасителем небесных детей! Я уже сумел пробудить дар у того, в ком была лишь четверть небесной крови, а тут — настоящий магус! Если получилось в тот раз, то и сейчас получится!!

Он пустился описывать в подробностях, как именно намеревается пробудить дар Амари, и Ризель охватила дурнота. Её отец намеревался подвергнуть собственного сына жестоким испытаниям, которые даже в самом лучшем случае должны были оставить неизгладимый след в душе Амари и, возможно, на его теле. Нет-нет, это не могло быть правдой! Зажав уши ладонями, она крикнула:

— Замолчи!!!

И Кармор Корвисс умолк навсегда…

— Так вот почему он онемел… — растерянно пробормотала Фаби, ощущая легкий озноб — должно быть, из-за сквозняка. — Теперь я понимаю… Но что же было дальше?

— Дальше всё было просто и сложно одновременно, — вздохнула Ризель. — Я переоценила свои силы и поплатилась — слегла. Его Величество, конечно же, сразу понял, что случилось; он пришел ко мне в тот же вечер, до полусмерти напугав служанок, сел рядом — вот примерно туда же, где ты сейчас сидишь, — наклонился и сказал: «Я не отступлю». И всё. Когда я поправилась, всё пошло своим чередом, только Кармор так и остался немым — оказалось, что отдать приказ намного проще, чем отменить его. Уж не знаю, каким образом отец заставил его «молчать» о случившемся и выдать всё за результат неудачного эксперимента…