– Это все мое, – заявила императрица, гневно сверкнув глазами. – Эти вещи перейдут к моим сыновьям. – Она обратилась к Генриху. – Он даже требует вернуть корону, что ты наденешь на коронации, но не получит ее. Ни кусочка золота, ни единого драгоценного камня из оправы.

– Разумеется, – поддакнул Генрих, но без обычной иронии или интереса. Он наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку. – Мама, мы еще утром побеседуем.

Она сначала удивилась, потом встревожилась:

– Что-нибудь не так?

– Все в порядке. – Генрих небрежно махнул рукой, словно прогоняя муху. – Я уже говорил тебе, что устал, только и всего. Даже мне иногда нужно поспать.

Она сдержанно улыбнулась, но в ее взгляде по-прежнему читалось беспокойство.

– В таком случае отдохни хорошо. И пусть Господь дарует тебе крепкий сон.

– Ты уверен, что здоров? – спросила Алиенора, когда они прибыли во дворец.

– Конечно здоров, – отрезал он. – И отчего женщины суетятся по пустякам? Я устал, не более, а матушка кого угодно выведет из терпения, даже святого. Не бери с нее пример!

Алиенора вздернула подбородок:

– Если женщины суетятся по пустякам, то лишь потому, что нам после приходится убирать и разгребать завалы, но ты все понятно объяснил. Больше я тебя не потревожу расспросами.

Они легли спать, раздраженные друг другом. Генрих заснул почти сразу, но спал беспокойно, стонал, метался и вертелся.

Перед рассветом он проснулся и пожаловался, что болит горло, что ему холодно, хотя сам был жаркий, как уголь. Ночная свеча сгорела без остатка, и Алиеноре пришлось на ощупь надевать сорочку и идти, спотыкаясь, к двери, чтобы позвать слуг. Тут у Генриха началась рвота.

– Герцог заболел! – крикнула она. – Принесите свежие простыни и теплой воды!

Потом поспешно оделась, пока слуги перестилали постель. Генрих съежился перед затухающим камином, кутаясь в плащ, его бил озноб. Опустившись на колени, Алиенора взяла его руки и почувствовала, что он горит. Даже при свете свечей было заметно, как потускнел его взгляд.

– Спроси меня еще раз, отчего женщины суетятся по пустякам, – попросила она.

– Ничего серьезного, – прохрипел он в ответ. – Обычная простуда. Утром я буду в порядке.

Но утром он уже бредил и с трудом дышал. Горло распухло и воспалилось так, что он едва мог проглотить снадобья, которыми поили его лекари. Они также пустили ему кровь, чтобы уменьшить жар, но никакого эффекта это не дало.

Алиенора осталась у постели, настояв на том, что сама будет его обтирать и по капле выливать в открытый рот мед с водой. Больного усадили в подушки, чтобы ему легче дышалось, но каждый вдох требовал усилия. Алиенора видела, как под его ребрами образуются провалы при дыхании, совсем как у Христа на распятии, что висело на стене.

Как только рассвело, из аббатства примчалась императрица. Погода стояла осенняя, и Матильда вошла в комнату, принеся с собой запах дождя и древесного дыма.

– Генрих! – Она поспешила к постели и, взглянув на сына, оторопела. – Как такое могло случиться? – Свекровь чуть ли не с укором посмотрела на Алиенору.

– Должно быть, он подышал ядовитым воздухом французского двора, – бросила Алиенора и прикусила губу.

Воздух французского двора уже погубил его отца. Она была в ужасе, что Генрих может умереть. Начнутся раздоры, война, в центре всех конфликтов окажется она со своими детьми. Придется снова выйти замуж, иначе ее постоянно будут одолевать амбициозные поклонники.

– Только не мой золотой мальчик, – отрезала Матильда. – И это после всего! – Она оглядела слуг острым взглядом, запоминая каждого и отмечая, что было сделано. – Он не умрет. – Императрица оттолкнула помощника и прижала ладонь ко лбу Генриха, а тот застонал и сбросил ее руку. – У него жар. Нужно пустить ему кровь и очистить кишечник.

– Все это уже сделано, мадам, – ответила Алиенора.

– Так сделайте еще раз, пока не поможет. Ему нужна свежая родниковая вода, каша, и пусть это кто-то пробует, прежде чем давать. – Она зацокала языком, словно сокрушаясь нерадивости всех и каждого.

Алиенора из последних сил старалась сохранить вежливость, потому что в этом деле они с матерью были союзниками, и если бы затеяли спор, то проиграли бы обе в тот момент, когда нужно объединяться.

Следующий час императрица вышагивала по комнате, отдавая приказы и обвиняя всех кругом без разбору, – в общем, вела себя как настоящая мегера. Но потом она замерла на секунду и прикрыла глаза дрожащей рукой. Гнев Алиеноры растаял, ибо она увидела за всей этой яростью и кипением панический ужас.

Алиенора по очереди со свекровью дежурила у постели Генриха, обтирала охваченное лихорадкой тело, меняла рубашки и простыни, по ложечке поила его. Лихорадка сожгла его плоть до костей, а тело сотрясалось так, будто громко бьющееся сердце вот-вот выскочит из груди. Капелланы и священники приходили и уходили, но неизменно держались поблизости. Во всем Руане молились о здоровье молодого герцога Нормандского. Если императрица не дежурила у его постели, то стояла перед алтарем в Беке и молила Господа пощадить ее сына. Она стерла себе колени о твердые каменные плиты, но не замечала этого.

Вечером на третий день возле Генриха несла бдение Алиенора. Он был по-прежнему жив, но так же плох, никаких улучшений. Она взяла его руку, загоревшую под летним солнцем, но бледную выше кисти, покрытую светло-золотыми веснушками и золотистым пушком волос.

– Как же ты построишь свою империю и оставишь после себя след, если будешь так лежать? – спросила она мужа. – Как ты увидишь своих сыновей, которые вырастут высокими и сильными? Как ты заведешь дочерей, если уйдешь сейчас?

Алиенора не знала, слышит ли он ее, но его грудь резко поднялась и опала.

– Ты станешь почти королем, – с горечью заметила она, – а это хуже, чем вообще им не стать. Даже Стефан преуспел лучше… даже Людовик. – Голос ее дрожал. Через минуту она отпустила его руку и подошла к сундуку у подножия кровати. Распахнув его, достала меч прапрапрадеда Генриха, обернутый пурпурным шелком. Очень осторожно размотав тонкую ткань, взяла в руки ножны и вынула из них меч. Сталь тускло блеснула, холодная, как зимнее утро. Алиенора подошла к мужу и вложила ему в руку меч, сжав его пальцы вокруг эфеса. – Это твое. Бери и владей, иначе он заржавеет в чужих руках.

Схватив его другую руку, она прижала ее к своему животу, где зародилась новая жизнь. А потом склонила голову и помолилась.

Проснулась Алиенора через несколько часов, когда сквозь ставни пробивался рассвет, касаясь меча и порождая тусклый блеск вдоль всего лезвия. Во рту у нее пересохло, глаза слипались. Рука супруга показалась ей холодной, и на одну ужасную секунду она решила, что его душа ночью покинула тело. Генрих не мигая смотрел на нее.

– Почти король, – прохрипел он. – Это что за оскорбление такое?