Никакой другой вид искусства не превосходит архитектуру по своей привлекательности для правителей. Будь то триумфальные арки, воздвигнутые римскими императорами, дворец Дария в Персеполе, где скульптурные фризы изображали смиренных иностранных вельмож, несущих дань, или дворец парфянских царей в Нисе с залом приемов, в котором возвышался трон из слоновой кости, – архитектура символизирует силу и власть. Первый в мире султан хоть и был рожден рабом, но понимал эту истину так же хорошо, как и любой правитель до него[941]. Не то чтобы он пренебрегал другими видами искусства, достаточно сказать, что книги, изделия из металла и керамика его времени расценивались как наивысшие достижения центральноазиатского искусства. Но с неограниченными ресурсами в виде трофеев из Индии Махмуд мог воплотить свою страсть к архитектуре в полной мере. Неудивительно, что он хвастался (в строках о минарете в Гургандже), что создал «свет дольнего мира»[942]. Махмуд вел масштабное строительство до самой своей смерти.

Обычно он перекладывал расходы по содержанию великолепных сооружений на местное население, и очень быстро они стали разрушаться. Расходы жителей Балха на поддержание садов Махмуда оказались настолько обременительными, что он сначала постарался навязать их местным евреям, а затем и вовсе потерял интерес к этому месту[943]. Многие архитектурные сооружения Махмуда, включая его летнюю столицу в Газни и зимнюю столицу в Лашкари-Базаре, находились на территориях, которым предстояло стать местом боевых действий в последующие века. Лишь несколько зданий эпохи Махмуда сохранились до наших дней, и нам приходится оценивать его строительную деятельность по литературным и археологическим источникам.

Когда Махмуд переехал в Газни, этот город все еще был зороастрийским центром, где буддисты ранее построили многочисленные монастыри и возвели ступы[944]. Махмуд начал со строительства большой дамбы на реке Джихай, которая находится и сейчас в 24 километрах к северу от города. Затем он приступил к возведению роскошного нового дворца для своих главных помощников, изысканно украшенной пятничной мечети для 6000 верующих, ипподрома (вдохновленный рассказами путешественников, побывавших в Константинополе), минарета высотой 44 метра, медресе с библиотекой, а также обнесенного стеной комплекса для размещения боевых слонов и обслуживающих их людей. В полутора километрах от города он воздвиг для себя огромную гробницу, состоящую из двух частей, и башню, которая представляла собой колонну из вертикальных панелей, резкого выступа и цилиндрического столба, в настоящее время разрушенного наверху. На массивных дверях сделаны красивые надписи куфическим письмом, которые предвосхитили все, что было создано в более известной архитектуре эпохи Фатимидов в Каире[945].

На сооружении было около восьми больших надписей – это характерно для Махмуда. Везде султан использовал архитектуру, чтобы превозносить свое величие, в процессе превращая здания в подобие «огромных посланий тем, кто видит их», как называл подобные строения историк Роберт Хилленбранд[946]. Секретарь и глашатай Махмуда Утби убеждает своих читателей, что мечеть Махмуда в Газни затмила Большую мечеть Дамаска в том, что касается планировки, размера и великолепия, и что другие строения Махмуда также превосходят своих «конкурентов» по всему исламскому миру[947].

Входя во дворец через двери, облицованные золотом из переплавленных статуй индийских богов, вы проходите по коридорам, украшенным мозаикой из золота и ляпис-лазури и вымощенным квадратными и шестигранными плитами белого мрамора из Индии. Для крыш и колонн использовали огромные деревья, привезенные из бассейна реки Инд. В конце концов, вы достигаете зала для приемов, в котором размещен позолоченный трон, затмивший троны властителей Персии и Египта. Раскопки археологов подтвердили, что дворец и мечеть были богато украшены скульптурами из терракоты – это древнее иранское искусство, достигшее больших высот при Махмуде и его преемниках. Во дворце были просторные помещения для хранения трофеев, которые Махмуд привозил из индуистских храмов[948]. Бируни с нескрываемым презрением сообщал, что Махмуд разместил фрагмент великой статуи из Сомнатха в дверном проеме своей мечети в Газни так, чтобы люди могли вытирать о нее ноги перед входом[949].

Большая группа строителей, создавших все это, очевидно, состояла из свободных и порабощенных ремесленников. Утби сообщал, что все мастера получали «достойную оплату и полное вознаграждение» за свою работу. Но в то время как одним платили деньги из казны султана, другие (рабы) получали лишь «векселя из небесной казны»[950]. Непонятно, насколько сознательно автор хроники прибег к такого рода сарказму.

Превосходил ли Газни все другие города по размеру, просторным площадям и величественным сооружениям, как утверждал склонный к преувеличениям Утби? Не известно. Но на короткий срок он стал международным центром торговли. Впрочем, его облик определялся не столько торговлей, которой Махмуд не интересовался, сколько страстью султана к утверждению своей власти через внушающие благоговение здания и пышные церемонии. Те же мотивы лежали в основе его решения построить великолепный минарет в только что завоеванном им Гургандже. Поскольку правители династии Мамуна воздвигли минареты там за несколько лет до их свержения, Махмуд решил немедленно возвести свою башню высотой более 60 метров, которая сохранилась до сегодняшних дней (минарет Кутлуг-Тимур)[951].