Она зарычала и согнула пальцы, как когти, легко царапнула ногтями его плечо, потом живот до самого низа; ногти оставили на коже красные линии.

Она смотрела на эти линии, раскрыв губы и проводя розовым языком по маленьким белым зубам. Соски ее поднялись, набухли, как молодые почки, готовые распуститься. Она заметила, куда он смотрит, закинула руку за голову, мягко привлекла его к себе, расправив плечи, так что тяжелые круглые груди предлагались, как жертва.

* * *

В лужах, оставленных приливом, Марк поймал несколько крупных крабов, пахнущих водорослями и йодом; крабы шевелили хвостами, дергали лапами и раскрывали пасти, окруженные многочисленными жвалами.

Марк поднялся из заводи; с него потоком лилась вода. Он передал крабов Буре, которая возбужденно вскрикивала, стоя на краю водоема, и она осторожно взяла их через соломенную шляпу, как через перчатки, спасаясь от колючих панцирей и шевелящихся ног.

Марк разгреб песок и развел костер. Буря тем временем держала Джона на руках и кормила, скромно расстегнув блузку и помогая Марку советами и скабрезными замечаниями.

Марк забросал угли водорослями, положил сверху крабов и покрыл вторым слоем водорослей, а на него насыпал последний слой, песка; они ждали, пока крабы испекутся и Джон наестся, а между тем пили вино и смотрели, как заходящее солнце заставляет облака над морем сверкать, как бриллианты.

— Боже, какой плохой художник природа! Если б я нарисовала такое, мне бы сказали, что у меня нет чувства света и я могу работать только в шоколадной компании, раскрашивать коробки.

Потом Буря уложила Джона спать в корзине для яблок, служившей переносной колыбелью, и они стали есть крабов, вытягивая длинные куски сочного белого мяса из покрытых панцирем ног и запивая терпким капским вином. В темноте звезды казались алмазной крошкой, а море катило к берегу длинные фосфоресцирующие гряды волн.

— Как романтично! — Буря сидела, обхватив руками колени. Она повернула голову и озорно улыбнулась. — Если хочешь, можешь счесть это намеком. — Когда они лежали рядом на расстеленной ткани, она сказала:

— Знаешь, что делают некоторые?

— Нет. А что они делают?

Марка в данный момент больше интересовало то, что делал он, чем действия каких-то безымянных людей.

— Не скажу.

— Почему?

— Это неприлично.

— Хорошо, тогда шепни на ушко.

И она шепнула, но при этом так хихикала, что он усомнился, верно ли расслышал.

Она повторила. Да, он расслышал правильно. Он был так поражен, что покраснел в темноте.

— Ужасно, — хрипло сказал он. — Ты никогда такого не сделаешь.

Но первый шок прошел, и идея его заинтересовала.

— Конечно, нет, — прошептала она. Помолчала и добавила: — Если ты не захочешь.

Снова наступило долгое молчание: Буря проводила исследование.

— Насколько я могу судить, а сейчас уже могу, ты хочешь, — прямо сказала она.

Много времени спустя они, обнаженные, доплыли в темноте до первой линии бурунов. Море было теплым, как парное молоко, и они целовались в воде солеными губами.

На берегу Марк развел костер. Сидя у огня, прижимаясь друг к другу в желтом свете пламени, они допили вино.

— Марк, — сказала она наконец, и в ее голосе звучала печаль, которой не было раньше. — Ты провел с нами два дня, и это на два дня больше, чем следует. Я хочу, чтобы завтра ты ушел. Рано, до того, как мы с Джоном проснемся, чтобы я не видела тебя.

Слова хлестнули Марка, как кнутом, он даже дернулся от боли. И пораженно повернулся к ней в свете костра.

— Что ты говоришь? Вы с Джоном мои. Мы втроем всегда будем принадлежать друг другу.

— Ты ведь ни слова не понял из того, что я сказала? — негромко спросила она. — Ты не слышал, как я сказала, что должна вновь обрести гордость, вернуть себе достоинство?

— Я люблю тебя, Буря. Я всегда тебя любил.

— Ты женат, Марк.

— Это ничего не значит, — взмолился он.

— Нет, значит. — Она покачала головой. — Ты сам знаешь.

— Я оставлю Марион.

— Развод, Марк?

— Да. — Он был в отчаянии. — Я попрошу ее дать мне развод.

— По-твоему, это даст нам обоим возможность гордиться? Отличный повод пойти к моему отцу! Подумай, как он будет нами горд. Его дочь и его сын, которого у него не было, но он считает тебя сыном, — оба разведены. Подумай о маленьком Джоне. Высоко ли он будет держать голову? Подумай о нас, о жизни, построенной нами на несчастье женщины, которая была твоей женой.

Глядя при свете костра ей в глаза, он увидел, что ее гордость — железо, а упрямство — сталь.

* * *

Марк неслышно оделся в темноте и, когда был готов, подошел к колыбели и поцеловал сына. Ребенок слегка захныкал во сне, от него пахло теплом и молоком, как от новорожденного котенка.

Он думал, что Буря тоже спит, когда наклонился к ней, но тут же понял, что она лежит, застыв, вжимая лицо в подушку, чтобы подавить молчаливые рыдания, сотрясавшие ее тело.

Она не повернула к нему лица, и он поцеловал ее в волосы и шею, потом выпрямился и вышел в темноту. Мотоцикл завелся сразу, и Марк вывел его в переулок.

Буря лежала в темноте и слушала, как в ночи затихает тарахтение двигателя; остались только печальный шум прибоя и крики древесных лягушек за окном.

* * *

На закате Марк сидел на резном деревянном стуле перед хижиной Пунгуше и впервые спросил о том, что было у него на уме с самой первой их встречи.

— Пунгуше, расскажи, как Шакал вытащил Нгагу из разлившейся реки.

Зулус пожал плечами.

— Что тут рассказывать? Я нашел тебя в ветвях принесенного течением дерева на краю реки, и, будь у меня хоть капля здравого смысла, я бы ушел, потому что ты был очень мертвым Нгагой и коричневая вода переливалась через твою голову.

— Ты видел, как я упал в реку?

Наступило молчание: Пунгуше собирался с силами, чтобы признаться в своем неведении.

— Я понял так, что лихорадка ослепила тебя и ты упал в реку.

— Ты не видел человека, которого я убил, и другого, который выстрелил в меня?

Пунгуше удачно скрыл изумление, но покачал головой.

— Незадолго до того, как найти тебя в воде, я слышал ружейные выстрелы, четыре или пять, выше по долине. Должно быть, это был ты и тот, кто на тебя охотился, но я никого не видел, а дождь до следующего утра смыл все знаки. Течение унесло мертвеца, и его сожрали крокодилы.

Они снова помолчали, передавая друг другу котелок с пивом.

— А ты видел человека, который в тебя выстрелил? — спросил Пунгуше.