А в тюрьме – охи и вздохи, и допросы, допросы! Офицеры разместились в трех корпусах в коридорах за столами и вели сортировку военнопленных: где родился? Какое имел хозяйство? Семейное положение? Какой черт гнал тебя в Красную гвардию, олух царя небесного! Кем мобилизован? Сколько расстрелял патронов в чехов и патриотов? Согласен ли служить верою и правдою в освободитель ной армии, чтобы искупить тяжкий грех перед народом и правительством? Или тебе лучше через военно-полевой суд отправиться на тот свет? Жить хочешь?! Подписывайся, собака, да помни: шаг влево, шаг вправо – пуля в лоб! Следующий!.. Следующий!..

Неутомимый капитан Ухоздвигов в парадном мундире с орденом Почетного легиона, застегнутый на все пуговицы, в начищенных до блеска сапогах, носился от одного стола к другому, из корпуса в корпус, поторапливая офицеров: быстрее, быстрее!

Отобранных в полк собирали в камере первого корпуса, еще раз просматривали, назначая из разношерстной среды временных командиров из бывших солдат, унтер-офицеров и фельдфебелей, и здесь тот же вопль – офицеров, офицеров! А где их взять? Из рукавов собственного мундира не вытряхнешь!

Начальник тюрьмы Григорий Фейфер, сухонький, черноголовый, горбоносый, бывший адвокат, набрал из отобранных в стрелковый полк временных надзирателей да просеял старых, совдеповских, устанавливал режим для камер, карцеров, корпусов и организовал работу котлов на кухне, чтобы накормить проголодавшихся военнопленных; у него, у Фейфера, работы было по горло. Но главное свершилось – тюрьма жила; матерь-укротительница мятежного духа и свободы пережевывала узников в каменных, двухаршинной толщины стенах, и начальник ее, Фейфер, заняв место за массивным столом в кабинете, работал.

Ухоздвигов, присев отдохнуть на жесткий, вытертый диван, будто упал в яму.

– Голова трещит, – пожаловался капитан, протирая кулаками глаза, чтобы разогнать сон.

Фейфер снова углубился в сочинение реляции начальству о состоянии принятой им тюрьмы и о мерах по ее улучшению – нужен был ремонт; в карцерах обваливались от сырости своды; кухня не приспособлена для кормления полутора тысяч заключенных – надо расширить, а на какие средства? Где взять строительный материал – кирпич, цемент, известку, железо?

Зазвенел телефон. Фейфер поднял трубку. Полковник Ляпунов просил позвать к телефону капитана Ухоздвигова.

– У меня капитан, Борис Геннадьевич. Пожалуйста.

Ляпунов сообщил Ухоздвигову: через два часа прибывают в Красноярск эшелоны с чехословацкими войсками из Ачинска и личный поезд ставки командующего Гайды со свитою. Ляпунов спрашивает: кого, по его мнению, пригласить на встречу Гайды? Духовой оркестр? Каких офицеров? Именитых граждан города с хлебом-солью или ударить в набат, чтоб к вокзалу сошелся народ?

– Ни фанфар, ни бутафории, Борис Геннадьевич. Или вы забыли телеграмму Гайды? Он спешит освободить Красноярск – пусть так и будет. А на вокзале должны его встретить те, кто подписывал телеграмму. Если имеете ключи от города – преподнесите.

– Нету ключей таких, Кирилл Иннокентьевич, – басил Ляпунов. – А вот поступила телеграмма от Гришина-Алмазова с указанием на недопустимость наших действий, расцененных им как анархизм. Это просто возмутительно!

– Не будем возмущаться, Борис Геннадьевич. «Освободителей» не надо обижать и задирать.

– Вы ведь знакомы с капитаном Гайдой?

– Знаком. Но это не столь важно. Хорошо, я буду к десяти на вокзале. Сортировка идет к концу. Отобрано в полк семьсот пятьдесят солдат и пуд бумаги исписано.

– Только семьсот? – удивился Ляпунов.

– Среди военнопленных было триста семьдесят женщин – не брать же их в полк. Еще не тронуты товарищи интернационалисты – займемся днями. У нас еще имеются в городе казармы с военнопленными итальянцами, австрийцами, мадьярами и части поляков. Из них, думаю, если одобрит Гайда, создадим интернациональный полк. Но этот вопрос надо согласовать на высшем уровне нашего правительства с ЧСНС.

– Понятно, Кирилл Иннокентьевич. За вами подослать ма шину?

– Нет, не надо.

Ухоздвигов положил трубку. Фейфер заискивающе поинтересовался:

– Что-то случилось у полковников с Гайдой?

– Пусть вас не беспокоит Гайда, – отмахнулся капитан и ушел из кабинета. Отыскал во втором корпусе своего заместителя штабс-капитана князя Хвостова, поручил собрать бумаги опросов и доставить в отдел.

– Как себя чувствуете, друг мой Горацио? – спросил штабс-капитана.

– Валюсь с ног от усталости. Эти рожи, рожи и ложь, ложь. До чего же лживы мужики, бог мой!

– Как все мы, князь. Праведник один – Господь Бог. Ну а я еду встречать господ чехов. Подписки осведомителей у тебя? Храни их особо. Это наши глаза и уши, хотя для меня эта порода людей крайне антипатична, друг мой Горацио! Ну, всего!..

Тюрьму временно охраняли атаманские и красноярские казаки. Во дворе кормились кони, а караковый мерин капитана стоял на привязи. Капитан выговорил одному из казаков – не удосужились накормить! Подтянул подпруги на отощалом пузе мерина, вывел за тюремные ворота, ногу в стремя и ускакал. Попутно завернул на Благовещенскую взглянуть на дом, занятый губернским комиссаром. Капитан знал деревянный двухэтажный особняк, где в апреле и мае прошлого года выступал со стихами: тут, в клубе имени Третьего Интернационала, собирались военнопленные – немцы, итальянцы, поляки. Кипели споры о будущем России, о свергнутом самодержавии, и никто еще не знал, что произойдет в Сибири через какой-то год с месяцем!..

На крыльце деревянного особняка сидел на ступеньках какой-то странный человек в непомерно длинной поддевке с палкою в руках. Похоже, он дремал, пригревшись на солнце. Увидев капитана, он поднялся, снял старенькую шляпу, обнажив лысую голову, отвесил поклон:

– Рад вас видеть, господин капитан, в добром здравии. Весьма рад. Только что видел Сергея Сергеевича с большой свитою: узнал, что вы назначены начальником политического отдела. Отрадно сие, весьма отрадно, хотя должность ваша не предвещает спокойствия. Дай-то бог, чтоб победа белого движения была полная во всей державе. О том молебствие было вчера в соборе. Да ниспошлет Господь милость свою России!

Капитан узнал гундосого человека. Резко оборвал излияния:

– Вы что, молитвы пришли читать? Священник?

– Протодиакон при соборе на выходах владыки. Освобожден вчера из тюрьмы вместе с вами. Упрятан был ЧК за патриотическое сотрудничество с подпольным комитетом офицеров еще семнадцатого декабря прошлого года.

– Что вас привело к полковнику? Вы его знали?

– Как же! – кивнул лысой головой протодиакон. – С девятьсот четвертого сотрудничал по искоренению подрывных элементов. И не мало претерпел! Не мало!

– Любопытно! – скрипнул капитан, глядя на протодиакона сверху вниз. – С охранкой сотрудничали?