А теперь подумайте, господин капитан: что происходило в доме шурина в первые часы нашей власти? А вот что: Машевский (а это был он, я узнал) спрятал у себя кого-то из красноармейцев. Значит, жди – подпольный комитет организуют. Поезда на линии будут лететь под откос, в депо или на паровозовагоноремонтном заводе появятся ухари для саботажа и организации стачек, а там, глядишь, через мобилизованных зашлют в батареи, охранные батальоны и полки гарнизона большевиков и – за упокой, Господи, рабов Господних!.. Это же большевики.

Капитан вытер платком лицо, успокоил:

– До «упокой, Господи» далеко, Сидор Макарович. Но сообщение ваше заслуживает серьезного внимания. Считайте, что вы сотрудничаете в моем отделе. Мои принципы – свобода, и только свобода, без экстремистских вылазок монархистов или анархистов. Пусть процветает свободная торговля, кооперативные объединения, но без насилия над личностью. Без жандармской тирании!.. Для России достаточно, считаю, трехсотлетнего царствования самодержавного гнета! Или вы иначе думаете?

– Дай-то бог, если утвердится свобода, – отозвался Сидор Макарович, тут же усомнившись: – А не сжуют эту свободу большевики? У них, как я изучил, строжайшая организация. Это же военный кулак!

– Анна – большевичка?

– По моим записям в тетрадях – не числится, – деловито ответил агент. – Потому как была еще зеленая и, хи-хи-хи, влюбленная!

– В кого влюбленная?! – (Нет, Кирилла ее не забыл, если кольнуло в сердце.)

– К чему скромничаете, Кирилла Иннокентьевич? Она ведь грезила вашими стихами! Вы для нее были явлением Христа для души, жаждущей жизни и любви. И вдруг в сторону! Видели бы, что стало с ней! Вся семья встревожилась. Анечка, Анечка! Как бы руки на себя не наложила. Да и я глядел за нею денно и нощно; любимица моя, хотя и закружил ее этот Машевский. Ну, да не ее в том вина! С того и в Минусинск уехала учительствовать. А Прасковья, известно, большевичка. Краснее ее перец не вызревает, и тоже в когтях Машевского. В гражданском браке с ним состоит. Мерзостно!..

– Сейчас мы, пожалуй, никого не застанем в доме Ковригина? Вы для них личность известная!

– Как же! как же! – поддакнул протодиакон. – Машевский, безусловно, смылся, а племянницы-то, должно, остались. Василий, конечно, дома. Он – извозчик. С большевиками не сотрудничал, но содействие оказывал. Из него можно много вытянуть при желании.

Капитан понял: допросы пытками. Ну, мерзостная личность! Нет, он его повяжет, этого старого шпика!

– Где ваши тетради?

– При мне.

– Давайте.

Протодиакон достал из-за пазухи три толстых тетради, завернутые в грязную тряпку, развернул и подал капитану, извиняюще пробормотав:

– Во второй тетради, на середине так, за апрель – май прошлого года есть о вас: какие вели разговоры с Машевским, Прасковьей и с теми ссыльными, которые каждодневно посещали дом Коври гина.

Ну, старый козел с бородой!..

– Вы что, и на меня писали доносы? – спросил капитан, втискивая тетради в офицерскую сумку.

– Как же! Без лицеприятия и выдумки. Как и полагается для информирующего предержащих власть.

– «Предержащих»! – поморщился капитан. – Кому доносили?

– Сергею Сергеевичу в собственные руки. «Клуб» был под его особым вниманием. Он ведь как говорил при Временном: «При партийной системе государства охранка должна рассредоточиться. Чтоб в каждом доме был агент, а за мужчинами надо начинать слежку со дня рождения; патриархальные семьи, – говорил, – надо полностью разрушить». Да ведь это сколько надо привлечь агентов! – сокрушенно вздохнул Сидор Макарович.

– Много арестовано по вашим доносам?

– Никого! Я же сказал: Временное – забеременело путаницей и нетвердостью власти. Вот она куда вылилась, свобода-то! А Сергей Сергеевич многих собирался взять. И на вас прицел был. По другой линии.

– По какой?

– Военная разведка целилась. Штой-то по Франции. Будто вы там с какой-то партией сблизились и сотрудничали для французов против нашей державы. Про то знает только Сергей Сергеевич! Это за моими пределами. У Сергея Сергеевича, надо думать, в личных архивах кое-что имеется.

У капитана тошнота подступила к горлу, будто он проглотил живьем жабу и она ворочалась у него в пустом желудке. Ну, омерзительный тип! И при царе доносил на подрывные элементы, и при Временном с офицерским комитетом сотрудничал!..

– У большевиков был агентом? Без вранья!

– Спаси Бог! – размашисто открестился протодиакон. – За што бы меня в тюрьму упрятали?

– В качестве «наседки» могли держать!

– Спаси Бог! Среди воров и картежников?

– Какая у вас была кличка в жандармской охранке?

– При царе? – Протодиакон поскреб скрюченными пальцами в сивой бородке. – «Иеронимом» подписывался, в честь святого. А в прошлом году и с девятьсот одиннадцатого: «Исидор Ужурский». По месту рождения. Отец-то у меня богатый был, да развеялось богатство дымом – братья пустили на ветер, да еще сестра Таисия, любимица покойного папаши, немало выудила денежек и дом двухэтажный купила потом с Ковригиным в Красноярске. Вот и объ ехали меня братья с сестрою на саврасых! – сетовал Сидор Макарович.

– Та-ак! – Капитан закурил папиросу и глубоко затянулся. Ему необходимо выудить из протодиакона важные сведения, чтобы на время будущее обезопасить себя.

Протодиакон почувствовал на себе давящий взгляд, смутился: что нужно лобастому капитану?

– Размотаем главное, – начал капитан и в упор, как из револьвера: – Под какой кличкой в жандармской охранке работал Сергей Сергеевич Каргаполов?

Протодиакон не ждал такого вопроса – испугался:

– Тайны сии не разглашаются, господин капитан. Знаете?

– Знаю! Потому и спрашиваю, – оборвал капитан. – Вы теперь будете работать со мною, а у меня – иные принципы. Ясно? Ну!

– Сергей Сергеевич как губернский комиссар, стоящий над вами как начальником политического отдела, может меня привлечь за разглашение тайны.

– Это не ваша забота! Моя. А вы – помалкивайте! Ну?!

– При жандармском ротмистре Головине Федоре Евсеевиче он подписывался «Тихим». Да и держался тихо, не шумливо. Ну а под какими кличками работал с девятьсот девятого года – мне неизвестно. Он был отозван в Санкт-Петербург его превосходительством Зубовым. Слышали про такого? Работал при Третьем отделе его императорского величества.

– Кличка сотника Дальчевского?

– Господи, господи! – завздыхал протодиакон. – К чему вам, господин капитан? Время – прошедшее. Не мои сии тайны – государственны, державны. Хотя теперь и нету той державы, дак ведь – правительства уходят, а тайны разведки остаются для всех тайнами. Вы же знаете!

– Не виляйте! Поздно! Выкладывайте! – освирепел капитан, растоптав папиросу.