Ишимбаем пришли к «Балчугу». Борька остался у входа, объяснив Ишимбаю, как выглядит Игорь Васильевич, и, если его на эстраде нет, значит, не его смена, он будет работать на следующий день.

- Если не он, сразу сваливай, — сказал Борька. — Глаза там не мозоль.

Ишимбай ушел, и по тому, что он долго не возвращался, стало ясно, что Игорь Васильевич сегодня работает. Борька стал ждать. До закрытия ресторана оставалось чуть больше часа. Посетителей больше не пускали, но дверь то и дело открывалась, и в темноту набережной вываливались шумные пьяные компании, брели по слякотному тротуару, галдя и перешучиваясь. Иногда подкатывало такси, и пьяные люди погружались в него.

Борька курил, наблюдал и ждал.

Наконец из ресторана вышел Игорь Васильевич в своем ратиновом пальто с меховым воротником, в котиковой шапке «пирожком», которую почему-то стали звать «москвичкой». В руке он нес футляр с аккордеоном. Он помахал на прощание швейцару и двинулся по переулку. Буквально через десять-пятнадцать секунд из освещенных дверей выкатился Ишимбай, огляделся, надвинул «кепусю» на глаза и направился вслед за аккордеонистом. Борька не спешил — он хорошо знал дорогу, мог догнать их на любом отрезке пути.

Ишимбай шел следом за Игорем Васильевичем на расстоянии десяти-пятнадцати шагов, шел бесшумно, держась поближе к стенам домов.

Свернув два раза из переулка в переулок, Игорь Васильевич вышел к скверику. Время было начало двенадцатого, вокруг — ни души. Когда Игорь Васильевич пересекал скверик, идя между мокрых скамеек и черных голых деревьев, Ишимбай в три прыжка нагнал его, схватил за плечо, развернул к себе и прижал к дереву.

Здесь было особенно темно, и потому широкая улыбка на лунообразном лице Ишимбая казалась особенно зловещей. Игорь Васильевич сначала онемел от страха, потом хотел закричать, но Ишимбай зашипел, продолжая улыбаться:

- Пикнешь — зарежу... — И возле горла Игоря Васильевича блеснуло лезвие финки, чуть воткнулось в горло снизу вверх.

- Я... я... — пытался что-то проговорить Игорь Васильевич. — У меня нет денег... можете обыскать…

- Здесь нет — дома есть, — снова прошипел

Ишимбай. — Поставь ящик. Кому сказал, поставь ящик.

Игорь Васильевич отпустил ручку, и аккордеон со стуком упал на землю.

- Что там у тебя, а? — спросил Ишимбай.

- Аккордеон... — со стоном выговорил Игорь Васильевич, острие финки все больнее вдавливалось ему в горло.

- А говоришь, денег нет, ай-яй-яй, нехорошо врать, — покачал головой Ишимбай. — Слушай меня хорошо, или я тебе глаза и язык вырежу. Я знаю, где ты живешь, — давно за тобой смотрю. Жену твою знаю. Ниной зовут. Дочку знаю — Леной зовут. Дочку любишь?

- Люблю…

- Сейчас пойдешь домой и принесешь сюда двадцать кусков. Если к ментам пойдешь и скажешь, — я знаю — ты это можешь сделать, — меня возьмут, а тебя все равно прирежут, понимаешь? Я же не один, усек? Посмотри туда. — Ишимбай мотнул головой на противоположную сторону переулка — там, в стороне от тусклого фонаря, маячила черная фигура. Игорь Васильевич не мог признать в ней Борьку, но черную зловещую фигуру видел хорошо. — Так вот, если ты меня ментам сдашь, то найдут тебя в Москве-реке с двухпудовой гирей на ногах, да? На самом дне. Не скоро найдут, даже если очень хорошо искать будут, понял меня, сучара?

- П-понял... — Игорь Васильевич начал заикаться.

- И дочке твоей Лене, скрипачке, хана будет, и женушке твоей... Ну разве ты этого хочешь? Что молчишь, твою мать? Понял?

- П-понял... н-но у м-меня н-нет таких денег... — продолжал заикаться Игорь Васильевич.

- Врешь, есть, я знаю. Нету — достанешь. Запомни — тут дело без шуток. Иди домой и завтра приходи в это время сюда. Запомнил?

- Да. Хорошо. Спасибо. — Игорь Васильевич, вытаращив глаза, с ужасом смотрел на Ишимбая. Тот убрал финку и отступил на шаг.

Игорь Васильевич хотел было взять футляр с аккордеоном, но Ишимбай поставил на него ногу, опять улыбнулся:

- Это у меня останется. В залог. Понимаешь, да? Не принесешь — он мой будет. Иди домой. Возвращайся скорей. Я ждать буду.

Игорь Васильевич попятился, наткнулся на скамейку и чуть не упал.

- Ты не торопись, — улыбнулся Ишимбай. — Иди спокойно. — Нога его в хромовом, заляпанном грязью сапоге все так же стояла на футляре с аккордеоном.

Игорь Васильевич еще раз глянул на черную фигуру на противоположной стороне переулка, повернулся и почти побежал. Боже мой, боже праведный, что же делать? Как быть? В милицию бежать? Так ведь там только двое дежурных, и те, наверное, дрыхнут. А ведь этот бандит не шутит — они и Ленку прирежут, и его, и Нину…

Да черт с ней, с Ниной, но Ленка! А он? Как пить дать прирежут. Он же через день этой дорогой возвращается — не будет же милиция каждый день его охранять, на кой черт он им сдался. Ну, арестуют этого, а сколько их останется? Всех-то не переловишь! Ну, за что каждый день новые беды валятся на его голову?! То эта стерва на развод подала, то... Навел их, конечно, эта сволочь Борис или Робка, тут сомнения нету, но докажи попробуй, а если даже их загребут, то что? Все равно жизнь его, Игоря Васильевича, будет каждый день под угрозой — прирезать человека в полночь в замоскворецком переулке плевое дело! И с работы не уйдешь так быстро! Двадцать тыщ, сволочи! Попробовали бы их заработать! Накопить! В общем-то, для него двадцать тысяч не так уж и много, у него раз в десять больше есть, но все равно жалко, сердце жаром обдает, в животе больно, голова кружится — ведь кровавым потом заработано, а тут возьми да отдай за здорово живешь каким-то убийцам. Нет, не может он отдать эти деньги, рука не поднимется, это выше его сил! Лучше в милицию, и пусть будет, как будет! Убьют — так убьют... Игорь Васильевич был уже почти у дома, когда вдруг круто повернул в сторону Полянки, где находилось отделение милиции. И тут же из темноты его остановил голос Ишимбая:

- Куда же ты, а? Вот какая ты нехорошая сука! Сейчас, что ли, тебя прямо здесь кончить? И денег не надо — такую суку и без денег зарезать одно удовольствие. — Ишимбай возник рядом с Игорем Васильевичем словно из-под земли. — Ты что, где живешь забыл, да? Или в ментовку решил