Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Годами мы складывали легенды о невероятной личной скромности и мизерных потребностях партийных вождей. Тут и голодный обморок наркома продовольствия Цюрюпы, и щербатые разнокалиберные чашки в музее-квартире В. И. Ленина в Кремле. А факты? Тут и конфискованный у вдовы одного из «спонсоров» партии большевиков Саввы Морозова шикарный загородный особняк в Горках, которые мы с детства привыкли считать «ленинскими». Тут и разбитый в гневе вернувшейся из томской ссылки в 20-х гг. бабушкой жены одного из авторов книги царский сервиз, которым без тени сомнения пользовалась в кремлевской квартире семья ее товарища по ссылке Рыкова. А вот знаменитый Дом творчества писателей в Переделкино изначально строился (с колоннами, как полагается!) как дача товарища Каменева. Не успел он ею воспользоваться, перейдя из рядов «вождей» в разряд «врагов народа».
Кстати, о стимулировании наиболее видных представителей творческой и научной интеллигенции, именуемых впоследствии то «инженерами человеческих душ», то «социальной прослойкой» и в той или иной степени признавших советскую власть – писателях. Перед новой властью неустанным ходатаем по их делам был при жизни канонизированный пролетарский писатель А. М. Горький, который тоже проживал в особняке, только конфискованном не у Морозовых, а у Рябушинских. Для будущих «инженеров» паек тоже был, хотя и скромнее. Помните, что вспоминал о голодных временах наш великий пролетарский поэт?
Мне легче – я Маяковский.
Сижу и ем кусок конский.
Позднее и в этой социальной сфере сложилась «табель о рангах», четко регламентирующая удовлетворение потребностей.
Заканчивая короткий обзор условий, в которых зарождался относительно новый тип российского гражданина, можно уверенно сказать, что важнейшей экономической их характеристикой была острая нехватка материальных благ, предметов потребления и ее родное дитя – нормирование распределения.
16.2. Советская бюрократия
Россия управлялась не аристократией и не демократией, а бюрократией, т. е. действующей вне общества и лишенной всякого социального облика кучей физических лиц разнообразного происхождения, объединенных только чинопроизводством.
Первые годы советской власти были годами разброда и шатания. «Смутное время», уже знакомое нам по истории, но в новой редакции. Из всех шагов на тернистом пути к светлому будущему четко высвечивался только один – «разрушим до основания».
Большевики в октябре семнадцатого хорошо использовали сложившееся в России двоевластие Временного правительства и Советов, но унаследовали вопрос о законности самой формы государства, решить который призвано было созванное Учредительное собрание.
До сих пор ошибочно принято называть последним императором династии Романовых Николая II. Но последним от российского престола отрекся не Николай, а его брат Михаил, причем отрекся «в никуда». С Михаила началось, Михаилом и закончилось, как писал Валентин Пикуль.
Но Учредительное собрание, которое должно было определить, быть ли России монархией (и если да, то какой) или республикой, было разогнано. Новая власть не имела даже намека на законность, в отличие от протектората Кромвеля в Англии, опиравшегося на «урезанный», но вполне легитимный парламент, или от конвента Франции, выросшего из Генеральных штатов, созванных Людовиком XVI. Там казненных королей предварительно хотя бы судили…
Не случайно новая власть в России была вынуждена опираться не на законы, а на декреты, носившие во многом популистский, лозунговый характер. Затем – Гражданская война, а с ней и разруха. Затем – поиск путей экономического развития в рамках «партийных дискуссий». Непременным условием приемлемости этих путей было сохранение новой власти, нового государства, которое у нас опять сформировалось прежде, чем экономические условия для его создания.
Ранее мы уже отмечали, что обязательным признаком достаточной стабильности изменений социальной структуры общества служит их резонанс с перестройкой экономики. Изменение последних было налицо. Промышленность мира переходила от пара к электричеству, а сельское хозяйство от животной тяги к двигателям внутреннего сгорания. Логично то, что, как мы видели, единственный государственный план, который мы выполнили и который породил уверенность в достижении любых, пусть даже авантюрных надежд, был ГОЭЛРО. Потом помог нам в индустриализации и мировой экономический кризис. Метущимся, не имеющим до этого исторического опыта такого катастрофического спада производства западным государствам было не до провозглашенного принципа изоляции большевистской России. Многие тогда на Западе сами мрачно предрекали гибель своей цивилизации.
Перестройка сельского хозяйства пошла по пути коллективизации. Теоретически идея ее была очень даже привлекательна, ведь при прочих равных условиях крупное производство эффективнее мелкого. Кроме того, здесь наличествует и увязка декларированного построения социализма, и преемственность общинного землепользования, хотя бы частичная. Но вот «равенства прочих условий» как раз и не наблюдалось.
Великие теоретики раннего периода политической экономии не случайно обращаются при объяснении или моделировании экономических процессов именно к сельскохозяйственному производству. Здесь процесс воспроизводства куда как нагляднее, чем в промышленности, даже на мануфактурной ее стадии. Физиократы во главе с великим Кенэ, как мы видели, вообще объявили производительным только сельский труд. Здесь очевиден и результат твоих усилий, и личный интерес работника, причем не только теоретикам, но и ему самому. Поэтому легко понять причины того, что производительность крестьянского труда на крошечных личных наделах, постоянно урезаемых «приусадебных» участках, всегда в несколько раз перекрывала значения этого показателя на колхозных или совхозных полях. Людьми движут интересы!
Но приусадебный участок – это хозяйство натуральное, а укреплявшееся государство нуждалось в продукции товарной. Поэтому колхозно-совхозное крестьянство было принесено в жертву индустриализации. Его, по сути, лишили гражданских прав, проведя еще одно, новое «издание крепостничества», опять насильно прикрепив крестьян к земле.
В годы нашей молодости праздники по поводу проводов колхозной молодежи в армию, которым посвящено было немало неплохих советских кинофильмов, воспринимались как очередная легенда. А ведь это была наша ошибка. В сталинские времена молодой колхозник, отслужив в армии, обретал гражданские права и возможность выбора жизненного пути: получал паспорт! А до этого, выехав в районный центр на рынок, например, без разрешения председателя колхоза или сельсовета, он становился уголовником.
Таким образом, начало 30-х гг. вполне резонно получило название «великого перелома». Именно тогда закончилось новое «смутное время» и закрепился возврат