Частично это правда, а частично – психологическая защита. В 1931 году, когда Лавкрафт написал эти строки, он путешествовал больше и встречался с большим числом людей, нежели когда-либо прежде. Однако, хотя его подвижность и искушенность росли, его надежды росли еще быстрее, поэтому ему и казалось, что он откатывается назад. Его разговоры о «холоде четвертого десятка» – вздор. Некоторые люди и после сорока лет осуществляли полную смену рода деятельности, например, переходя из бизнеса в медицину, из пастырства в антропологию, из армии в писательство или из юриспруденции на сцену.

Он утратил иллюзии относительно своих любимых сред – Древнего Рима, георгианской Англии и колониальной Америки: «Я понимаю, что римляне были в высшей степени прозаичным народом, верным всем практичным и утилитарным принципам, которые я так ненавижу, и не обладавшим ни гениями, подобным древнегреческим, ни очарованием северных варваров».

«За исключением некоторых избранных кругов, я, без всякого сомнения, нашел бы свой восемнадцатый век невыносимо грубым, ортодоксальным, надменным, ограниченным и искусственным… То, на что я оглядываюсь с ностальгией, – это мир грез, придуманный мною в возрасте четырех лет по картинкам из книг и георгианским улочкам на холмах Старого Провиденса»[498].

История Дартмутского колледжа[499], которую он редактировал, изменила «мое представление о жизни восемнадцатого века в Коннектикутской долине: люди там были, несомненно, грубее и более фанатичны в религиозном плане – даже вплоть до периода Войны за независимость, – нежели я полагал прежде».

Чувство ускользающего времени угнетало его: «Недавно меня ужаснула нехватка времени относительно дел, которые мне необходимо выполнить: годы бегут, а в моей программе так ничего и не достигнуто, – поэтому я пытаюсь разработать принципы сбережения, которые выжмут из меня еще немного старческих продуктов»[500].

Однако он никогда не экономил времени на письмах или некоммерческих излияниях вроде путевых заметок о Квебеке. Он также восхвалял праздность, оправдывал леность и безделье. Одобрять бездеятельность и затем выражать недовольство, что дела до сих пор не сделаны, – это случай пирога, который два раза не съешь.

Сожаления об упущенных возможностях наполнились горечью. Он жалел, что не учился в колледже: «Я знаю, что был бы безмерно богаче – менее неловким, застенчивым и более приспособленным к жизни, – позволь мне здоровье в юности пройти традиционный курс обучения, сопровождающийся общественной деятельностью».

Он жалел, что не работал над своим телосложением. Дерлет, напоминавший белокурую гориллу, намекнул, что предпочел бы выглядеть утонченным эстетом. Лавкрафт ответил: «Черта с два, я хотел бы действительно выглядеть как человек, который, возможно, в дни своего давно минувшего расцвета играл в футбол!»[501] Он оценивал себя следующим образом: «Все те „страдания“, что я перенес, в значительной степени выражаются в форме безрадостного падения – за исключением устремлений, – общего чувства тщетности во вселенной и постоянного ухудшения в плане земных успехов».

«…Мне необходим коммерческий агент – или если бы только мой хлам был достаточно существенным, чтобы быть весомым товаром. Нехватка хоть какой-либо практической расчетливости у меня такова, что можно предположить лишь отсутствие или раннее удаление определенной группы клеток из моего старческого серого вещества мозга!»[502]

Соня могла бы сделать из него превосходного агента – но он ее прогнал.

Мы можем приблизительно оценить доходы и расходы Лавкрафта за этот период по информации, разбросанной в его письмах. С пределом погрешности примерно в 150 долларов, я полагаю, что он тратил за год в среднем около 1470 долларов[503].

По моим оценкам, оригинальным сочинительством Лавкрафт зарабатывал около трехсот долларов в год. Сюда входят деньги, полученные от Фарнсуорта Райта, обычно платившего ему за оригинальные работы полтора цента за слово, его доля за «Чрез врата Серебряного Ключа» и 595 долларов за два рассказа, проданные журналу «Эстаундинг Сториз» («Удивительные истории»). Я полагаю, что он получил по пять долларов за каждое из пяти стихотворений, проданных Райту, и в общей сложности пятьдесят долларов за публикации в нескольких антологиях.

Остаются еще два источника дохода: проценты и амортизация закладной на каменоломню и его заработок с «призрачного авторства». Что касается закладной, доподлинно нам известно лишь то, что на момент смерти Лавкрафта его вложенный капитал составлял пятьсот долларов. В начале двадцатых годов капитал был около двенадцати или тринадцати тысяч, но Лавкрафт, несомненно, тратил его не стесняясь. Нам не известно, когда и насколько быстро он истощился, за исключением замечания Лавкрафта в 1927 году о «шансе потерять свою скромную тысячу, если бы мне пришлось когда-нибудь лишить его права пользования»[504].

Судя по всему, его ежегодный дефицит, который он покрывал из капитала, был много больше в начале двадцатых годов, когда он был более беззаботным транжирой, а его доходы незначительными, нежели в тридцатых, когда он освоил множество уловок по экономии и упрочился, хотя и не совсем надежно, как писатель и корректор. Если допустить, что его капитал составлял тысячу долларов в 1931 году и пятьсот в 1936–м, то его ежегодный дефицит должен был составлять сто долларов. Если это действительно так, то в тридцатых годах его ежегодный доход от закладных – при шести процентах в качестве ставки – должен был в среднем составлять около сорока пяти долларов.

Самое большое неизвестное – доходы Лавкрафта от «призрачного авторства». Несомненно, они не компенсировали разницы между его расходами, с одной стороны, и его доходом с закладных и оригинального сочинительства, с другой. Если его доход с оригинального сочинительства и процентов с капитала равнялся тремстам сорока пяти долларам, то между доходом и расходом остается разрыв в 1125 долларов, который должен быть восполнен переработкой и чеками с капитала. Если дефицит Лавкрафта составлял около ста долларов в год, то с переработки он должен был получать примерно 1025 долларов. Для полной реалистичности положим, что «призрачное авторство» приносило ему от девятисот до тысячи двухсот долларов.