Но тут наконец появились Лесли и Линда. При виде Элеонор Лесли на секунду остановилась, и из глаз ее брызнули слезы. Стрэнд удивился. Обычно Лесли держала себя в руках, контролировала свои эмоции и чувства. Это было совсем на нее не похоже — плакать от радости. Затем она бросилась им навстречу и начала целовать и обнимать всех подряд. Линда тоже расцеловалась со всеми в промежутках между улыбками, смехом, аханьем над багажом, спорами, кто в какой машине поедет, а также комплиментами всем и каждому по поводу того, как они замечательно выглядят.

На выходе из здания аэровокзала было решено, что Кэролайн поедет с Линдой и Хейзеном, а Элеонор повезет Лесли со Стрэндом в своем «фольксвагене». Водитель, крепкий, коренастый молодой человек, помог уложить сумки и чемоданы в багажник и на крышу «мерседеса».

— А где же Конрой? — спросил Стрэнд.

— Расскажу позже, — ответил Хейзен, и лицо у него при этом стало такое, точно он проглотил что-то кислое. С этими словами он уселся в машину. «Мерседес» отъехал; Лесли со Стрэндом остались у обочины, Элеонор пошла на стоянку за своей машиной. Стрэнд стоял и любовался женой. Лесли помолодела лет на десять, и он подумал, что теперь она с легкостью может сойти за старшую и очень красивую сестру Элеонор. Причем старшую совсем не намного. И он поцеловал ее.

Не разжимая объятий, она подняла на него глаза и улыбнулась:

— Вот уж не думала, что ты способен на такие порывы на людях.

— Просто не в силах был удержаться. Ты прямо расцвела в своем любимом Париже.

— Да уж, пребывание там определенно пошло мне на пользу. — Затем лицо ее помрачнело. — Аллен, — нерешительно начала она, — мне не хотелось выкладывать тебе все это вот так, сразу, без подготовки. Но меня так и распирают чувства, и я просто не в силах думать о чем-то другом. Я собиралась написать тебе, но потом представила, какое выражение возникнет у тебя на лице, когда…

— Короче, ты хочешь сказать, что завела в Париже любовника? — Стрэнд надеялся, что ничем не выдал себя, и произнес это как можно более легким и веселым тоном.

— Аллен… — с упреком протянула она, — ты же меня знаешь!

— Ну, ведь мы с тобой так давно не виделись. Подобная слабость женщине вполне простительна. — Тем не менее во вздохе его слышалось облегчение.

— Я не из тех женщин. Нет, никакой не любовник, все гораздо серьезнее. Я вот что хотела спросить. Как считаешь, существует возможность найти тебе работу в Париже, ну хотя бы на год? Там есть американская школа, и я просто уверена, что у Хейзена непременно найдется какой-нибудь знакомый в совете директоров.

— Тут только одна маленькая проблема, — заметил Стрэнд. — Вопрос упирается в деньги. Билеты на самолет, плата за жилье — глядишь, и набежит по мелочам.

— Это тоже можно уладить, — сказала Лесли. — Я готова внести свой вклад. Владелец одной галереи обещал меня профинансировать. Правда, сумма невелика, ее хватит всего на год. При условии, если я согласна вернуться и работать с художником, который купил мои картины. Работать рядом с ним, прислушиваться к его советам. Надо сказать, он уже заставил меня совершенно по-новому взглянуть на изобразительное искусство в целом. И у меня появилось ощущение, что наконец я могу стать кем-то.

— Но ты всегда была кем-то, то есть личностью, Лесли, — сказал Стрэнд и почему-то почувствовал себя страшно несчастным.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ты что же, хочешь, чтобы мы провели остаток дней в этой дыре, Данбери? — Произнесла она эти слова мягко и тихо, но Стрэнд отчетливо уловил в ее голосе отчаяние.

— Знаешь, я как-то не слишком задумывался, каким он будет, остаток нашей жизни. И пока удовлетворен тем, как протекают неделя за неделей.

— Ах, дорогой! — воскликнула Лесли. — Вижу, я тебя расстроила. Ладно, забудем об этом. Ни слова больше. Лучше расскажи мне об Элеонор. — В голосе ее звучали неподдельная живость и интерес: можно было подумать, что ей ничего не стоило отмахнуться от идеи переезда в Париж. — Где Джузеппе?

— Пусть лучше Элеонор сама тебе расскажет.

— Что-то случилось? — Это был не вопрос, скорее утверждение.

Он кивнул.

— Что, настолько плохо?

— Можно ожидать самого худшего. Я пока сам толком не разобрался. Только смотри, не выдавай ее. Она не хочет, чтобы Кэролайн или Рассел что-то знали. А вот и она, — заметил он, видя, как к тротуару подкатил «фольксваген».

Он уселся на заднее сиденье, чтобы не мешать Элеонор вдоволь поболтать с матерью. Элеонор говорила тихо, и из-за шума старого, изношенного мотора он почти не разбирал слов. Впрочем, время от времени до него доносилось имя Джузеппе. Хотя Лесли никогда не выдвигала ему ультиматума, подобного тому, что выдвинула в свое время Элеонор Джузеппе, Стрэнд чувствовал: и его ждет примерно та же участь. Его заставят выбирать — или ехать с женой, или остаться одному. Сам он никогда не давил на детей, не решал за них, чем им стоит заняться в жизни; подобную снисходительность он должен был проявить и по отношению к жене. В отличие от Джузеппе ему никто не грозил взрывом, но, если смотреть на мир глазами Лесли, нетрудно представить, что Данбери казался ей столь же малопривлекательным местом, как и Элеонор тот городок в Джорджии, из которого она бежала. Ладно, позже он подумает о предложении переехать в Париж.

И едва он пришел к этому заключению, идея поменять Данбери на Париж начала казаться более привлекательной и заманчивой. Он закрыл глаза, убаюканный плавным покачиванием автомобиля, и вообразил, как сидит на солнце, в открытом кафе, за столиком, с французской газетой в руках, и улыбнулся. В конце концов, пятьдесят — ведь это еще не старость. Генералы, ведущие в бой армии в таком возрасте, считаются молодыми. Да, он понимал: это вызов судьбе, испытание. Но так ли уж много испытаний выпало на его долю за последние несколько лет, не считая, конечно, сердечного приступа? И он вышел из этого испытания с честью. Стрэнд знал, что и Кэролайн, и Элеонор одобрят подобный шаг. Уже хотя бы потому, что у них появится предлог съездить в Европу.

Элеонор умолкла, он больше не слышал ее тихого бормотания. Зато услышал голос Лесли. Она громко сказала:

— Ты поступила совершенно правильно, дорогая. Все это просто чудовищно, ужасно!.. И если я увижу его, то повторю эти слова. Если он настолько глуп и упрям, что готов рисковать собственной жизнью, — что ж, это его дело. Но требовать, чтобы рисковала ты, — это просто подло, отвратительно! — Она обернулась и заметила: — Надеюсь, Аллен, ты сказал ей то же самое?

— Совершенно не стесняясь в выражениях, — ответил Стрэнд.

— Ты хоть пытался поговорить с этим Джузеппе?

— Звонил два раза. Но он, узнав мой голос, бросал трубку.

— А с Расселом ты говорил?

— Решил, что это дело сугубо семейное.

— Наверное, ты прав, — сказала Лесли, но в голосе ее звучало сомнение.

Интересно, подумал Стрэнд, насколько Элеонор была откровенна с матерью. Сказала ли ей то, что говорила ему, — что постарается забыть мужа, но если не сможет, то вернется в Джорджию? Он все же надеялся, что Элеонор не зашла столь далеко. А если да, то наверняка вселила в сердце Лесли тревогу. Теперь жена будет опасаться, что Элеонор может вернуться в Джорджию, и это отравит ей все удовольствие от триумфальной поездки во Францию и от радужных планов на будущее. Удовольствие, которое возросло бы многократно, если б он, Стрэнд, вдруг сказал жене, что уже подумывает над тем, как бы получить место в американской школе в Париже.