— Взял! Взял!

В ответ раздался дружный издевательский смех. Что, видимо, означало, что мальчик потерял мяч.

В ту ночь, когда Кэролайн привела избитого и окровавленного Хейзена из парка к ним в дом, Элеонор обедала у них. А потом, уже поздно вечером, уехала вместе с Хейзеном на такси. Стрэнд помнил, что сказал тогда ему на прощание Хейзен: «Хочу сказать вам кое-что, чего говорить, видимо, не стоит… Но я завидую вашей семье, сэр. Сверх всякой меры».

Стрэнд сомневался, чтобы Хейзен повторил эти слова сегодня, солнечным воскресным утром. Если б сегодня Стрэнда спросили, где его дети, он мог бы дать адрес лишь одного из них. Но даже если б сам вдруг захотел навестить младшую дочь, ему следовало сначала убедиться, что она находится в комнате одна, прежде чем он войдет.

На следующий день, выйдя из школы после последних занятий, он сразу заметил припаркованный возле «Мэлсон-резиденс» старенький, видавший виды седан с номерами штата Джорджия. Растерянно моргая, он долго смотрел на него, точно это было привидение, затем заставил себя подойти к дому — медленно и с достоинством.

Элеонор сидела в общей комнате и болтала с Роллинзом. Дочь была в пальто, а рядом на полу стоял большой чемодан. Она не сразу увидела Стрэнда, потому что сидела спиной к двери. Стрэнд нерешительно застыл на пороге, точно боялся спугнуть ее. Одновременно он испытал прилив радостного облегчения при виде того, что Элеонор выглядит спокойной и здоровой, держится как ни в чем не бывало, будто ничего особенного в том, что она явилась к нему без предупреждения из Джорджии, вовсе не было. Словно она просто заехала ненадолго навестить отца…

— Элеонор… — тихо окликнул ее Стрэнд.

Она повернулась в кресле, вскочила и бросилась к нему в объятия. Впрочем, объятия были недолгими, и она легонько чмокнула его в щеку.

— Ой, папа! — сказала она. — Страшно рада тебя видеть.

— Долго ждешь?

— Нет, минут пятнадцать. А мистер Роллинз был так добр, что составил мне компанию.

Стрэнд кивнул. Он с трудом подавил желание крепко стиснуть дочь в объятиях и выразить тем самым свою любовь и облегчение. Но тут по ступенькам с грохотом сбежали двое мальчиков и тоже застыли на пороге, с любопытством взирая на представшую перед ними сцену.

— Идем же, идем ко мне, — сказал Стрэнд. — Это твой багаж?

— Да. Надеюсь, не слишком стесню тебя, если поживу здесь несколько дней? — Она улыбнулась. Улыбалась Элеонор всегда искренне и открыто, и Стрэнд страшно любил ее такой. Но с возрастом лицо ее приобретало все более строгое и деловитое выражение, и подобные улыбки стали редкостью. — Получила от мамы весточку. Пишет, что до Рождества не вернется, вот я и решила: ты будешь рад, если я поживу с тобой.

— Конечно, дорогая.

Роллинз подхватил чемодан Элеонор. Столпившиеся у подножия лестницы мальчишки — теперь уже трое — провожали их глазами, пока они шли по коридору к двери в квартиру. Роллинз поставил чемодан посреди гостиной.

— Спасибо, — сказала Элеонор.

— Мистер Стрэнд, — сказал Роллинз, — у меня для вас письмо. От Хесуса. Я съездил на уик-энд домой, вот он и передал, для вас.

— Как у него дела? — осведомился Стрэнд, кладя письмо на стол. — Как он себя ведет?

— В моей семье не слишком разгуляешься. Как шелковый, — ответил Роллинз. — Мало того, стал всеобщим любимчиком. Помогает брату в гараже — заправляет машины газом. На прошлой неделе получил уведомление, что суд назначен на семнадцатое января, но, похоже, это мало его волнует. Мисс, прошу прощения, миссис Джанелли, если я могу что-то для вас сделать, чем-то помочь, пожалуйста, не стесняйтесь. Я всегда тут, под рукой.

— Что ж, буду иметь в виду, — улыбнулась Элеонор и сняла пальто. А затем критически оглядела помещение: — Не слишком шикарно, верно? — заметила она, когда Роллинз вышел.

— Выглядело гораздо веселей, когда твоя мама была тут.

Элеонор засмеялась, подошла к Стрэнду и снова обняла его, на этот раз по-настоящему, крепко-крепко.

— А ты совсем не меняешься, верно, пап?.. Ладно. Знаешь, что мне сейчас необходимо? Чашка горячего крепкого чая. Покажи, где и что у вас на кухне, а сам сиди, отдыхай и не принимай ничего близко к сердцу. Ты не слишком здесь надрываешься, а, пап?

— Да нет, я в порядке, — коротко ответил Стрэнд. Он провел Элеонор на кухню, уселся за стол и стал наблюдать за тем, как она готовит чай. — А теперь, — начал он, — кажется, самое время рассказать мне все. Вчера я говорил по телефону с Джузеппе.

Она вздохнула и отвернулась от плиты.

— Ну и что же он тебе сказал?

— Сказал, что ты ушла, что он не знает, где ты. И еще, что будто ты говорила, мол, никогда к нему не вернешься.

— И это все?

— Да. А потом он просто повесил трубку.

— Что ж, — заметила Элеонор. — По крайней мере жив. И то слава Богу.

— Что все это означает, позволь спросить?

— Это означает, что нас угрожали убить. Покончить с ним и со мной.

— Господи Боже!.. Ты что, серьезно?

— Это они настроены более чем серьезно. Неделю назад они подбросили нам на крыльцо бомбу, она взорвалась, вылетели все окна и дверь тоже. Слава Богу, нас в это время дома не было. Но в следующий раз эти люди сначала удостоверятся, что мы на месте. Так они обещали.

— Кто это «они»?

Элеонор пожала плечами.

— Столпы местного общества. Мэр, церковь, начальник полиции, свояк мэра, возглавляющий строительную компанию, которая заправляет в городе всем, пара адвокатов, которые, в свою очередь, заправляют судьями… Короче, все эти «они», имя им легион. Джузеппе приехал и разворошил их осиное гнездо. Копал два месяца и накопал такое, что их всех хоть завтра можно упрятать за решетку общим сроком на сто лет. Короче говоря, самое настоящее уотергейтское дело. А тон этих его статеек, которые он называл частным расследованием, был таков, точно он собирается спасти всю страну от вторжения вражеской армии. Но ведь такое происходит буквально в каждом маленьком городке. Всегда происходило, с окончания Гражданской войны, и люди как-то мирились с этим и жили, в общем, нормально. А тут вдруг является какой-то северянин — не мне рассказывать, как там не любят северян, — да к тому же еще итальянского происхождения, который начинает совать нос в их дела и учить жить. Но когда Джузеппе действительно раскопал несколько подсудных дел, по ночам начались звонки с угрозами. Я пыталась убедить его, что стремление прищучить какого-то там подрядчика, который дал взятку, чтобы получить заказ на прокладку новой водопроводной линии, не стоит того, чтобы за это умирать. Но тупоголовый итальяшка упрям как бык и теперь, после того как взорвалась бомба, живет мыслью об отмщении. Купил дробовик и сидит каждый вечер в гостиной в темноте, положив его на колени. Самое же печальное то, что журналист он неважный и что в точности такую же газету вполне могла издавать группа выпускников факультета журналистики. А может, они справились бы и лучше. Что же касается меня… Все материалы, которые я готовила для этой газеты, столь незначительны, столь тривиальны… И я сказала Джузеппе, что оба мы сделали ошибку и что эта идея не стоит того, чтобы нам обоим сложить теперь головы неизвестно ради чего. Я дала ему день на раздумья, после последнего звонка с угрозами. Сказала, что уеду в любом случае, и не важно, поедет он со мной или нет. — Говорила она все это бесцветным, ровным голосом, но все эмоции отражались на лице. — А он в ответ заявил, что ему этот день не нужен. Ну, вот я и уехала.