За этой неприязнью стояла и еще одна причина: Брубек, как и большинство исполнителей West Coast-джаза, был белым, и черные музыканты, видя, сколько внимания уделяется критикой их белым коллегам, чувствовали, что история повторяется: у них вновь отнимают ту музыку, которую, казалось бы, сделал неукротимой бибоп, – отнимают, именно укротив ее, сделав доступной, коммерческой, сладкой[1502]. Брубека мейнстримная пресса действительно обхаживала уникальным образом, сравнивая его с Бартоком – отчасти из-за созвучия фамилий – и презентуя его как эталонного американца, играющего подлинно американскую музыку, – в частности, Time подчеркивал его сельские корни (его отец был владельцем ранчо), сообщая, что тот «вырос среди зеленых холмов Запада» и мог «связать, заклеймить и вакцинировать скот»[1503]. Консервативные христианские убеждения Брубека также, с точки зрения мейнстримной прессы, выгодно отличали его от леваков, традиционно занимавших наиболее сильные позиции в музыкальном мире[1504]. Словом, даже десятой доли такого рода панегириков хватило бы, чтобы взбесить музыкальное сообщество, традиционно с подозрением относящееся к любым попыткам центральных СМИ вписать то или иное культурное явление в свою политическую повестку. Белая критика, впрочем, тоже часто не жаловала Брубека и его музыку: авторы задавались вопросом, умеет ли он вообще свинговать и так ли уж безупречна его пианистическая техника. Словом, Брубек, как это часто случается, платил по счетам за свой коммерческий успех[1505].

Согласно одной из версий, причиной особенной популярности Брубека среди студентов явилась его новаторская на тот момент гастрольная практика, которую, по легенде, предложила его жена, Айола, желавшая чаще видеть мужа дома. Согласно одному из свидетельств,

Брубек тщательно и, на иной вкус, расчетливо поддерживал ассоциативную связь между своей музыкой и коллежской аудиторией. Так, в 1953-54 годах в течение четырех месяцев он издал три пластинки с характерными названиями Jazz at the College of the Pacific, Jazz at Oberlin College и Jazz Goes to College: последняя запись разошлась лучше, чем новая работа Либераче, певца и пианиста, который на тот момент считался самым популярным, высокооплачиваемым и коммерческим успешным музыкантом в мире[1507]. Отношения Брубека со студенчеством были взаимовыгодными: он считался музыкантом, актуальным среди наиболее активной, интеллектуальной аудитории, для студентов же приверженность джазу была маркером хорошего, «взрослого» вкуса, а доступная и привычная слуху, воспитанному на европейских образцах, музыка Брубека делал эту приверженность вполне комфортной. По словам критика Билла Косса, «в этом году джаз повсеместно сделал гигантский шаг от клубов к кампусам. Дейв Брубек, например, стал коллежской знаменитостью, прокладывая путь, по которому ранее мало кто отваживался ходить, и делая его куда более доступным, чем прежде. Если даже он не заслужил других похвал, по крайней мере, он заслужил признание за его деятельность в качестве посла»[1508].

Квартет Брубека стал одним из первых ансамблей современного джаза, активно гастролировавших за пределами США, в том числе и на азиатском континенте, в частности он выступал в Бомбее; считается, что именно после его гастролей джазом заинтересовался Рави Шанкар[1509]. По одной из версий, во время гастролей в Турции в 1958 году Брубек услышал несимметричные метры местной музыки, в частности паттерн 2+2+2+3, и написал на его основе известную композицию Blue Rondo à la Turk, вышедшую в 1959 году на пластинке Time Out, главным хитом которой была пьеса Десмонда Take Five, имеющая облик вальса, однако сыгранная в сложном метре 5/4[1510]. Собственно, все треки на пластинке были исполнены в каком-либо неконвенциональном составном метре, и вся она презентовалась Брубеком как форма исследования непривычных для джаза метрических паттернов.

К концу жизни Брубек все чаще обращался к крупным академическим формам, сочинив четыре кантаты, мессу и ряд опусов для фортепиано с оркестром[1511]. Со временем все споры вокруг его фигуры затихли, и он стал восприниматься как патриарх джаза, отличающийся невероятным творческим долголетием – свою последнюю оригинальную пластинку, подобающим образом озаглавленную «Бабье лето» (Indian Summer), он записал в возрасте 86 лет; таким образом, его музыкальная карьера охватывала шесть десятилетий. Он был почетным доктором музыки целого ряда заведений, в том числе и коллежа Беркли; в 2008 году по инициативе губернатора Калифорнии Арнольда Шварценеггера он был введен в Калифорнийский зал славы. Его музыка, обаятельная, мелодичная, очень подвижная, ученая и даже «академическая», временами и в самом деле напоминает джаз лишь отдаленно и больше похожа на киномузыку – ею можно смело заменять сочинения Андрея Петрова к фильмам Эльдара Рязанова. Тем не менее она написана с подлинным вдохновением, и язык ее спутать невозможно, а если мы пойдем по пути объявления ее не-джазом, то нам неизбежно придется отвечать на безнадежный вопрос, что такое джаз.