— Куда пойдешь ты, туда пойду и я, — его пальцы скользнули ниже. Расстегнулась следующая пуговица. Округлости ее груди стали заметными, его зрачки расширились и потемнели еще больше.

В этом было что-то такое еретическое, несущее в себе дрожь от чего-то в основе своей запретного. Слова клятвы церемонии парабатаев не должны были выражать желание. И все же каждое слово с трепетом проникало в нервы Эммы, как будто крылья ангелов касались ее кожи.

Она потянулась к его рубашке, чтобы стянуть ее через голову, провела руками вниз по его груди до конца его торса, трогая мышцы его пресса. Она проследила каждый его шрам своими пальцами.

— И где жить будешь ты, там буду жить и я.

Его пальцы нашли еще одну пуговицу и еще одну. Ее рубашка расстегнулась с шепотом ткани. Он медленно сбросил ее с плеч, позволив ей скользить по ее рукам. Его глаза выражали голод, но его руки были нежны; он погладил ее обнаженные плечи и наклонился, чтобы поцеловать места, которые больше не были скрыты рубашкой, исследовав путь между ее грудями, в момент, когда она выгнулась в его руках.

— Твой народ будет моим народом, а твой Бог — моим Богом.

Она упала на спину, притягивая Джулиана к себе. Его вес прижал ее к мягкой кровати. Он просунул руки под ее тело и подарил ей долгий и медленный поцелуй. Она запустила пальцы в его волосы, она всегда любила так делать, шелковистые кудри щекотали ее ладони. Они не спеша сбросили свою одежду. Каждый новый открытый кусочек кожи был причиной еще одного благоговейного прикосновения, еще одного медленного поцелуя.

— Когда умрешь ты — тут же умру и я, — прошептал Джулиан ей в рот.

Она расстегнула его джинсы, и он отшвырнул их. Она могла чувствовать его тяжесть напротив своего тела, но не было никакой спешки: его пальцы обводили ее изгибы, провалы и впадины на ее теле, как будто кистями своих рук он писал ее портрет в цветах золота и слоновой кости.

Она обвила своими ногами его тело, чтобы держать его как можно ближе к себе. Его губы коснулись ее щеки, ее волос. Когда он вошел в нее, они ни разу не оторвали глаз друг от друга, они тянули друг друга как можно выше. Они нарастали как один, в огне и искрах, каждое мгновение становилось все ярче; и, когда они, наконец, разбились и упали вместе, они были подобны падающим звездам, сверкающим в золоте и великолепии.

После этого Эмма бездыханно свернулась около Джулиана. Он покраснел, вспыхнул от пота, собрал ее волосы в одной руке, наматывая пряди на пальцы.

— Пока смерть не разлучит тебя и меня, Эмма, — сказал он и прижался губами к прядям.

Эмма закрыла глаза и прошептала:

— Джулиан. Джулиан. Пока смерть не разлучит тебя и меня.

* * *

Джулиан сел на край кровати, его взгляд был направлен в темноту.

Его сердце было наполнено Эммой, но его разум был в смятении. Он был рад, что рассказал ей правду о словах Королевы, о своей решимости быть изгнанным. Но он хотел сказать больше.

Пока существуешь ты, пока существую я, я буду любить тебя. Эти слова наполнили его сердце, и они же разбили его. Опасность любить Эмму стала похожа на боевой шрам: источник гордости и память о боли. Остальное он не смог ей сказать: что, если я забуду, каково это — любить тебя?

Она была такой смелой, его Эмма, и такой красивой, и он так сильно хотел ее, что его руки дрожали, когда он расстегивал ее рубашку, когда он полез в ящик тумбочки. Теперь она спала, укрытая одеялами, лишь только ее голое плечо было освещено бледным светом полумесяца. И он сидел на краю кровати, держа в руках украшенный драгоценными камнями кинжал, который Эмма ранее стащила из оружейной на нижнем этаже.

Он перевернул его в руке. Кинжал был маленьким, лезвие его было острым, а камни красными. Он мог слышать голос Королевы в своей голове. В Стране Фейри смертные не чувствуют печали, но радости они не могут чувствовать в той же мере.

Он думал о том, как они с Эммой всегда выводили буквы пальцами на коже друг у друга, как бы произнося слова, которые никто кроме них не мог услышать.

Он подумал об огромной пустоте, которую он носил в себе с заклинанием, которое наложил Магнус, не осознавая прежде, что нес он ее подобно примитивному, одержимому демоном, который цеплялся за его спину и питался его душой, примитивному, который никогда не понимал, откуда пришло его несчастье.

Как только ты перестаешь чувствовать, ты становишься монстром. Ты можешь не быть под чарами здесь, Джулиан Блэкторн, но как насчет того, что случится, когда вы вернетесь? Что ты будешь делать тогда, когда ты не сможешь чувствовать то, что чувствуешь сейчас?

Он вытянул руку и опустил клинок.

Ни луча с небес

Диана пришла на рассвете и постучала в их дверь. Эмма проснулась, плохо соображая, ее волосы спутались, а губы болели. Она перевернулась и обнаружила Джулиана, лежащим на боку, полностью одетым в черную рубашку и армейские зеленые штаны. Он выглядел свежо, будто только что из душа, его волосы были слишком мокрыми, чтобы виться, а на губах чувствовался вкус зубной пасты, когда она наклонилась поцеловать его. Он вообще не спал?

Она закончила с душем и одеждой. С каждым предметом одежды, которую она надевала, она чувствовала новый уровень предвкушения, разбудившего ее сильнее, чем кофеин или сахар когда-либо могли. Рубашка с длинными рукавами. Мягкий жилет. Холщовые брюки. Ботинки на толстой подошве. Кинжалы и чигирики просунула за пояс, бросая звездочки в карманы, длинный меч в ножны на спине. Она заплела свои волосы в косу и с некоторой неохотой взяла пистолет и сунула его в кобуру, прикрепленную к ее поясу.

— Готова, — объявила она.

Джулиан стоял, прислонившись к стене у двери, одна обутая нога позади. Он откинул прядь волос с глаз.

— Я был готов час назад, — сказал он.

Эмма запустила в него подушку.

Приятно было вернуть их добродушное подшучивание, подумала она, пока они спускались вниз. Удивительно, как юмор и умение шутить были связаны с эмоциями; Джулиан, который не чувствовал, был Джулианом, чей юмор был темным и жестоким.

В столовой было многолюдно и пахло кофе. Оборотни, вампиры и бывшие Сумеречные Охотники сидели за длинными столами, ели и пили из сколотых и несочетающихся чашек и кружек. Это было странно единым зрелищем, подумала Эмма. Она не могла представить себе ситуацию в своем мире, где большая группа Сумеречных Охотников и Нежити будет сидеть вместе для повседневного обеда. Возможно, Альянс Нежити и Нефилимов, созванный Алеком и Магнусом, и ели вместе, но она должна была признать, что позорно мало знала о них.

— Привет.

Это была Майя, показывающая им, где за длинным столом сидят Бэт и Кэмерон. Для них были разложены две миски овсянки и кружки кофе. Эмма свирепо посмотрела на кофе, когда села. Даже в Туле все полагали, что она пьет это.