забыли, слишком много. Чересчур много, чтобы одна девочка могла их всех запомнить.

– Крадунья? – спросил Виндль. Он соорудил небольшую башню из лоз и листьев, которые развевались на ветру. – Почему вы никогда не бывали на Решийских островах? Вы ведь оттуда родом, верно?

– Так сказала мать.

– Так почему бы не отправиться туда и не посмотреть? Вас послушать, так вы половину Рошара обошли. Но на своей предполагаемой родине не бывали.

Она пожала плечами, глядя в вечернее небо и чувствуя ветер. Он пах свежестью, тогда как внизу, на улицах-щелях, воняло. Город еще не созрел, но уже наполнился застарелыми запахами, как будто здесь держали взаперти животных.

– Знаешь, почему нам пришлось покинуть Азир? – тихо сказала Крадунья.

– Чтобы преследовать того неболома, которого вы называете Мраком.

– Нет. Не в этом дело.

– Ну да, конечно.

– Мы ушли, потому что люди начали узнавать, кто я такая. Если слишком долго оставаться на месте, люди начинают тебя замечать. Лавочники запоминают твое имя. Улыбаются, когда ты входишь, и уже знают, что тебе нужно, потому что помнят твои предпочтения.

– И это плохо?

Она кивнула, все еще глядя в небо.

– Хуже, когда думают, что они твои друзья. Гокс, визири. Они строят предположения. Думают, что знают тебя, а потом начинают чего-то от тебя ожидать. Тогда ты должен стать тем, кем все тебя считают, а не тем, кто ты на самом деле.

– И что же вы за человек на самом деле, госпожа?

В этом и заключается проблема, верно? Когда-то она это знала, не так ли? Или просто была достаточно юной, чтобы не тревожиться из-за таких вещей?

Как люди узнавали подобное о себе?

Ветерок покачивал «насест», и Крадунья свернулась клубочком, вспоминая руки матери, ее запах, нежный голос. Но муки урчащего желудка прервали ее, потребности настоящего задушили желания прошлого. Она вздохнула и встала на брезенте.

– Пойдем, – сказала она, – поищем беспризорников.

6

– Шмобедами угощает, ага, – сказала девочка.

Она была грязная – руки, наверное, не мыла с тех самых пор, как стала достаточно взрослой, чтобы ковырять в носу. У нее не хватало многих зубов. Слишком многих для ее возраста.

– Кусьные шмобеды у мамашки этой.

– Только малышня у ней шмобедает?

– Ага, малышня. – Девочка кивнула Крадунье. – Но могет и по шее. Она прям каменюка, а глазищи – что кинжалы. Малышню не любит, но шмобедами кормит. И чего у ней в башке-то…

– Может, на чужаков пашет? – предположила Крадунья. – Кормит шмобедами малышню, а ей потом светляшек дают?

– Может, – согласилась девочка. – Может, и так. Но в башке у ней что-то поломатое. Да, точно – хрясь, и всё.

– Спасибо, – сказала Крадунья. – Держи.

Она, как и обещала, отдала девочке свой платок. В обмен на информацию.

Девочка обернула его вокруг головы и улыбнулась щербатым ртом. Народ в Ташикке любил торговать информацией. Это было в их духе.

Чумазая беспризорница приостановилась.

– Тот швет сверху, шмобед небесный. Столько воплей было. Это же ты, чушачка, да?

– Я.

Девочка повернулась, чтобы уйти, но потом передумала и положила руку на плечо Крадунье.

– Ты. Чушачка?

– Ага.

– Слушаешь меня?

– Слушаю.

– Люди нынче разучились слушать.

Она опять улыбнулась Крадунье и наконец поспешила прочь.

Крадунья устроилась на корточках в переулке напротив общественной кухни – обширной полости в стене с высеченными до самого верха большими дымоходами. Там сжигали шелуху камнепочек с ферм, и любой желающий мог прийти и приготовить еду в печах, расположенных в центре помещения. В собственных жилищах нельзя было разводить огонь. Судя по тому, что Крадунья слышала, на заре жизни города случился страшный пожар, который поубивал в трущобах прорву народа.

В переулках нигде не вился дымок, лишь изредка блестели заряженные сферы. Продолжался предполагаемый Плач, и большинство сфер иссякли. Только у тех, кто по счастливой случайности выставил сферы наружу во время неожиданной бури несколько дней назад, еще оставался свет.

– Госпожа, – сказал Виндль, – это был самый странный разговор, который я когда-либо слышал, а ведь однажды я вырастил целый сад для спренов проницательности.

– Да нормально все прошло. Она просто девчонка с улицы.

– Но то, как вы говорили!

– А как я говорила?

– Со всеми этими странными словами и терминами. Откуда вы знали, что надо сказать?

– Просто мне казалось, что так будет правильно, – ответила Крадунья. – Слова есть слова. Во всяком случае, она сказала, что мы можем получить еду в приюте «Свет Таши». То же самое, что нам уже говорили до нее.

– Почему же мы не отправились туда?

– Никто не любит женщину, которая им управляет. Они ей не доверяют, говорят, что она ледащая и злая. Дескать, раздает еду только потому, что хочет хорошо выглядеть в глазах чиновников, которые следят за этим местом.

– Если выражаться вам под стать, госпожа, еда есть еда.

– Да, – сказала Крадунья. – Просто… почему так тяжело принять обед, который кто-то тебе дает?

– Уверен, вы переживете это унижение, госпожа.

К сожалению, он был прав. Она слишком проголодалась, чтобы произвести хоть немного крути, и потому выглядела обычной малолеткой-попрошайкой. Но все-таки Крадунья не двинулась с места.

«Люди нынче разучились слушать». Неужели Крадунья и впрямь слушала? Обычно она так и делала, верно? И вообще, с чего вдруг маленькая беспризорница этим озаботилась?

Засунув руки в карманы, Крадунья поднялась и пошла по людной улице, уворачиваясь от тех, кто пытался ее ненароком шлепнуть или ударить. У местных был странный обычай: они хранили сферы нанизанными на длинные нити, даже те, которые клали в мешочки. У всех денег, какие ей случалось видеть, имелись отверстия в стекле, как раз для этого дела. Интересно, а если надо было отсчитать точную сдачу? Они что же, снимали с нити всю ледащую кучу, а потом опять нанизывали?

По крайней мере, они использовали сферы. Люди, живущие дальше к западу, предпочитали осколки самосветов, иногда вставленные в куски стекла, иногда нет. Ох уж эти ледащие штучки – потерять их было проще простого.

Люди так злились, когда она теряла сферы. Они странно относились к деньгам. Слишком переживали из-за того, что нельзя съесть, – хотя, думала Крадунья, наверно, потому сферами и пользуются вместо чего-то рационального, например мешков с едой. Если и впрямь обменивать что попало на еду, народ быстро съест все деньги, и что тогда случится с обществом?

Приют «Свет Таши» был высечен в скале в углу, образованном соединением двух улиц. Главный фасад здания, выкрашенный в ярко-оранжевый цвет, выходил на широкую улицу иммигрантского квартала. Другая сторона выходила на необычно просторный переулок, в котором было несколько рядов сидений, образующих полукруг, как в театре, – хотя посередине все разломали, чтобы сделать проход. Переулок тянулся вдаль, но не выглядел таким убогим, как другие. В некоторых лачугах даже имелись двери, а донесшееся откуда-то эхо чьей-то отрыжки прозвучало почти изысканно.

Беспризорники советовали не приближаться со стороны улицы, которая предназначалась для официальных лиц и настоящих людей. Попрошайки должны были подходить со стороны переулка,