В Вейсенштейне приметили скрывающихся в ложбинке людей, почуяли недоброе, посчитав, что это ляхи, которые собираются захватить город, и усилили бдительность, поэтому взять его нахрапом прибывшим с обозом нашим людям не удалось. Правда, открыть ворота они сумели, так что группа захвата все-таки успела ворваться, но дальше завязался бой на улицах.

Оправдываясь передо мной, Федор заметил, что это просто роковой город для их рода, поскольку тридцать с лишним лет назад здесь же при штурме погиб его дед Григорий Лукьянович, больше известный как Малюта Скуратов, а теперь вот…

Я хмуро поглядел на его тщательно забинтованную правую руку на аккуратной черной перевязи – чувствуя свою вину, он тоже рванулся в гущу боя, схлопотав шальную пулю, – и язвительно поинтересовался:

– А для полутора десятков погибших гвардейцев он тоже оказался роковым или все-таки эта гибель на чьей-то совести?

Тут ему крыть было нечем.

Увы, но этот прокол обошелся достаточно дорого, сыграв существенную роль как в моей дальнейшей судьбе, так и в судьбе самого царевича, да и всей Руси. Дело в том, что, по моим первоначальным расчетам, мы должны были успеть вернуться в Москву незадолго до свадьбы Дмитрия. Но бой на улочках Вейсенштейна, вновь ставшего Пайдой, помимо людских потерь с нашей стороны имел еще один негативный нюанс – полностью блокировать защитников города не удалось и несколько человек удрали.

Хорошо еще, что я узнал о произошедшем довольно-таки быстро. Как раз в это время моя часть гвардейцев взяла Феллин, расположенный верстах в шестидесяти южнее, так что двух гонцов из Вейсенштейна, направлявшихся в нашу сторону, мы задержали буквально через день, когда уже выступили по направлению к озеру Вирцерве. Хеллик, правда, называл его как-то иначе, то ли Выртсярв, то ли Выртъер… словом, какой-то выверт – действительно, язык вывернешь.

Я сделал все возможное, чтобы не допустить утечки информации и полностью перекрыть южные рубежи, на которых предполагал остановиться. Первым делом были посланы гонцы к Ратману Дурову с требованием растянуться во всю длину, перекрыв не только расстояние до этого озера, но и далее, аж до границ Руси. Одновременно мои люди ускакали и во Псков, к Темиру Засецкому, чтобы он немедленно выдвигал стрельцов своего полка в направлении юго-западнее Дерпта.

Словом, отсечь кордонами ту часть Лифляндии, которую предстояло завоевать, у меня получилось. А вот внутри нее самой перехватить других беглецов из Пайды, рванувших на восток в сторону Дерпта и по пути предупреждавших всех людей в бургах о неожиданном нашествии, увы. Нет, разъезды вдогон были посланы, но поймать их удалось лишь под самым Дерптом, а до того пришлось задействовать всю дипломатию и представителей взятых городов, которых я таскал за собой. К тому времени их у нас с Федором насчитывалась аж целая дюжина, включая двух представителей бывшего Ревеля – шведского генерал-губернатора и еще одного человека из магистрата этого города.

Любопытно, что генерал уговаривал сдаться с особым азартом. Может, рассчитывал, что король скостит ему наказание, если он таким вычурным образом поспособствует ослаблению Речи Посполитой, поскольку нас за серьезных соперников он вообще не считал, полагая даже взятие Колывани чистой случайностью – повезло с погодой, вот и все.

Ну да, помню, в свое время мне довелось читать об этом в книжках про Отечественные войны. Что французы, что позже немцы в один голос ссылались на генерала Зиму, воеводу Мороза и прочую русскую зимнюю нечисть. Но я не возражал. Недооценка врагом наших людей и воевод – это просто замечательно, и ей надо радоваться, а не пытаться доказать обратное. Более того, исходя из такого понимания нашей победы мы позже, даже если шведский король откажется выкупить своего опростоволосившегося губернатора, непременно порекомендуем государыне Ливонии все равно проявить благородство и отпустить его в Швецию – нам такие люди, как он, в стане врага весьма сильно пригодятся.

Пусть слушают дяденьку и прут на нас дуром.

Пока же генерал вовсю витийствовал, рассказывая явившимся на переговоры защитникам очередного города, как русские честно соблюдают все свои обещания.

Ему верили – хоть и враг, но все-таки авторитет, – но пока колебались, совещались, время шло. Прибыв под Дерпт, я с прискорбием констатировал, что отстаю от намеченного графика аж на неделю и на свадьбу Дмитрия, которую тот обещал всячески оттянуть, но никак не позже начала Масленицы, мы с Годуновым уже не успеваем, пускай даже понесемся налегке, без обоза.

Хорошо хоть, что финал операции «Зимняя молния» получился удачным, то есть бескровным. Глядя на мощные крепостные стены Дерпта, ставшего Юрьевом, можно было лишь радоваться, что перехват беглецов из-под Пайды удался, иначе не знаю, сколько пришлось положить бы людей при штурме этой твердыни.

Вот почти и все – можно вздохнуть спокойно. Отныне весь водный торговый путь, идущий из Пскова через Эстляндию, в наших руках. Начинался он от Чудского озера, далее по реке Эмбах, на которой и стоит Юрьев, в озеро Вырт… словом, которое с вывертом. Потом из него в устье реки Тянассилма, вверх по течению до другого озера, и далее все реками, реками, реками, пока не настанет черед последней, названной, как и город, Пярну, которая впадает в Балтийское море.

Остались пустяки, и после взятия Юрьева я отправил полусотню ратников, которую доверил Груздю, за Ксенией. Пришла пора забирать мою суженую из монастыря, благо что впереди были лишь Оденпе, что в переводе означает «Медвежья голова», если верить словам Хеллика, да пара городков помельче, которые Мария Владимировна должна была преподнести в дар Дмитрию. Мы не мешкали, буквально через два дня покинув Юрьев. Правда, планировали через день, но и тут образовалась заминка – пришлось учинять суд над стрельцами. Одна троица была повинна в ограблении какого-то местного бюргера, а еще двое – в изнасиловании пары горожанок.

Очень не хотелось отправлять их на плаху, особенно грабителей, которые и прибарахлились-то так себе, тем более что за всех троих просил Засецкий, но закон есть закон. Немного подумав, я отправил вперед Годунова – ни к чему царевичу быть замешанным в казнях, а сам вместе с двумя другими судьями, которыми согласно указу Дмитрия о местностях на военном положении стали Засецкий и Дуров, все-таки вынес смертный приговор, сумев убедить в его необходимости обоих стрелецких командиров.

– Ныне простим, значит, назавтра жди следующего случая, причем похуже, – пояснил я угрюмо глядевшему на меня Темиру.

Что же касается взятия Оденпе, Нейгаузена и крохотного Мариенбурга, то тут тоже все прошло тихо и аккуратно.

Еще денек у меня ушел на выполнение обещания Хеллику. Мы лихим наскоком взяли поместье, из которого так и не вернулась его мать, разоружили его обитателей, после чего, оставив в близлежащей деревне Хеллика, я вывел своих людей из бурга, отправившись дальше. На следующий день в бург вошла стрелецкая полусотня, имеющая приказ осесть в нем. К тому времени в живых там никого не было – местные эстонцы вырезали всех подчистую.

Вообще-то Нейгаузена и Мариенбурга для подарка Дмитрию вполне хватало, но из-за моей заминки с Хелликом Годунов, ушедший с ратниками вперед, по собственной инициативе взял Мариенгаузен, очень уж заманчиво лежавший всего в нескольких верстах от границы с Русью.