– Элайджа, – сказала Адди, называя жажду по имени.

И словно по мановению волшебной палочки, он оказался рядом – тенью на краю кукурузного поля, за которым вздымался шпиль старой церкви.

– Освободи меня, Аделаида, – прошептал он.

Раньше она не могла этого сделать – а теперь не хотела об этом даже думать; теперь, когда возлюбленный стоял подле нее, а жажда была сильна как никогда.

– Ты сделаешь это для меня, Адди? Сделаешь?

– Да, – прошептала она с лицом, мокрым в лунном свете. – Все, что ты хочешь. Все.

Во сне Аделаида Проктор встала с кровати и прошла к туалетному столику. Она открыла ящик, вытащила музыкальную шкатулку, повернула ключик и улыбнулась, когда крошечная французская балерина закружилась под сладкий перезвон песенки, популярной еще до Гражданской войны. Адди помнила, как последний раз танцевала с Элайджей, как он взял тогда ее руку и вывел в центр круга… Какой же он был тогда красивый, как улыбался ей через весь зал, ожидая, пока остальные пары пройдут свои фигуры. C каким нетерпением она ждала повода еще раз коснуться его руки.

Адди прошла в темную гостиную. Человек в цилиндре сидел в моррисовском кресле. Его ломаные, c грязной каймой ногти так и выстукивали по деревянному подлокотнику: раз, два, три… раз, два, три… Он дружески кивнул Аделаиде.

– Освободи меня, любовь моя… – сказал у нее в голове Элайджа.

Аделаида Проктор, все так же не просыпаясь, вышла из квартиры. Лампы в коридоре мигали, пока она шла мимо. В конце коридора располагался мусоропровод, выводивший внизу в мусоросжигательную печь. Она потянула за рукоятку; распахнулась металлическая пасть, голодная, жаждущая. Аделаида сняла с железного ларца крышку и один за другим побросала его содержимое в бездну: сначала пальцевой сустав, потом зуб, потом прядку волос. Потом погладила ферротипию Элайджи, не решаясь расстаться с нею даже во сне, – но, наконец, бросила и ее и постояла, слушая, как она громыхает вниз по шахте.

Мурлыкая песенку музыкальной шкатулки, Аделаида Проктор проскользнула обратно, в свою затопленную луною квартиру, проковыляла через ватагу тревожно мяучащих и трущихся о ее ноги котов, и улеглась в постель, где погрузилась в объятия того совершенного мира, что был ей обещан на другом берегу сна. И ей приснились солдаты и свет, льющийся сквозь ветви дерев, как электрический дождь, и человек в цилиндре хохотал, а они кричали, кричали, и повсюду была только смерть.

Нью-Йорк – город, где туго с терпением, чистотой, мягкой погодой и неопределившимися во мнении гражданами. Зато в нем точно нет проблем с теми, для кого «сделать карьеру» значит «стать знаменитым любой ценой». Ритуал разрезания ленточек как раз для таких случаев и создан. Мистер Зигфельд рекрутировал самую знаменитую пророчицу Нью-Йорка вместе с ее хахалем открыть его новый, шикарный Театр Зигфельда со сногсшибательным новым ревю «Пророческий раж». Мэр Джимми Уокер тоже там, разумеется, был, и самые крупные звезды сцены. Не обошлось и без Т.С. Вудхауза с его самодовольной рожей.

– Эй, Сэм, – он небрежно подвалил к звезде вечера и облизнул карандаш. – Славный денек для ленточек. Чего это у тебя такая вытянутая физиономия? Вы с невестой часом не поссорились, а?

– С чего бы это? – осведомился Сэм, не доверяя репортеру ни на йоту.

– Ох, ну, мне-то откуда знать. Молодая любовь не знает сна и покоя, – улыбнулся Вудхауз отнюдь не теплой улыбкой. – Скажи-ка мне лучше, как такой парень, как ты, очутился рядом с дамочкой вроде Эви О’Нил?

– Это на что это ты намекаешь? – Сэм ответил ему точно такой же улыбкой, но глаза у него были каменные.

– Ей больше пристало раскатывать в машинах с пригожими мальчуганами из Гарварда или с нефтяными баронами из Техаса, у которых денег побольше, а мозгов поменьше.

Сэм сунул руки в карманы и смерил его гневным взглядом.

– Мою Котлетку такое барахло не интересует.

Взгляд Вудхауз с честью выдержал.

– Сдается мне, ты прав. А вот еще есть один любопытный слушок о вас с Котлеткой…

– Да ну? И какой же?

– Что весь ваш роман выдуман отделом рекламы Даблъю-Джи-Ай.

– Исчезни, Вуди, – Сэм решил, что с него, пожалуй, хватит. – Если бы тебя вообще стоило знать, ты уже давно вылез бы повыше на первые полосы, а не забивал бы гроши, сплетничая о шейхах и шебах в «Дейли». Радио скоро всех вас, новостников, ногами забьет. Так что иди, ищи себе новую работу.

Вальяжная улыбка Вуди вмиг замерзла.

– Ну да? И о чем мне, по-твоему, стоит писать? О бутлегерах? О букмекерах? Или, может, о тайных правительственных программах, вроде проекта «Бизон»?

Из Сэма внезапно выжали весь воздух.

– Что ты знаешь о проекте «Бизон»?

– Да что же может знать такой тупарь, как я?

– Где ты услышал про проект «Бизон»? – наседал Сэм.

– О чем вы тут толкуете? – сияя, поинтересовалась Эви.

Вудхауз побегал глазами с Сэма на Эви и обратно, потом улыбнулся.

– Просто прикидываю, какой заголовок завтра лучше пойдет: «Сэм-энд-Эви: пока искрят» или «…доискрились»?

– Это ты ему сказала про проект «Бизон»? – свирепо уставился на нее Сэм.

– Я… это совсем не то, что ты думаешь, Сэм.

– Упс. Неужто из-за меня в любовном гнездышке разгорелась ссора? – воскликнул победоносный Вуди, вытаскивая карандаш. – Вы желаете сообщить что-нибудь вечернему выпуску?

Сэм схватил Эви за руку и дернул ее к краю помоста.

– Как ты могла ему разболтать? Я же предупреждал: никаких репортеров! Эви, ты обещала хранить этот секрет: только ты и я, забыла? А я ведь тебе доверял… – тихо и злобно прошипел Сэм.

– Сэм, давай поговорим об этом попозже, – голос Эви приветливостью не уступал его. – Я все объясню, но сейчас… – Она кивнула на собравшуюся толпу: – Люди же смотрят!

– Ах да. Люди. Понятно. Нельзя разочаровывать обожателей, да? – К гневу прибавилась обида; Сэм мало кому доверял, но доверился ей… – О’кей. Знаешь что? С меня хватит. Пора уже взорвать эту кучу лжи раз и навсегда. Сказать по правде, меня уже задрало каждую ночь таскаться по вечеринкам. И играть твоего фальшивого жениха тоже задрало. Я устал от тебя, Эви. Просто устал.

Секретарша махала им рукой.

– Мисс О’Нил? Мистер Ллойд? Вы нам нужны!

– Сэм… ну, пожалуйста, – Эви потянулась к нему, но он сунул руки в карманы.

– Давай уже кончать со всем этим, – сказал он и шагнул прочь.

Девушки Зигфельда отплясали танцевальный номер на пророческие темы. Тэта выложилась по полной, но даже ее талант был не в состоянии вытащить бездарную песенку (Сэм понадеялся, что это не Генри ее написал). Уголком глаза он видел, как Эви нервно таращится в его сторону. Выглядела она жалко. Может, не стоило с ней так жестко, но он правда не мог сдержаться. Проект «Бизон» – это его жизнь, не ее. Сэм был ужасно зол. Она же знала, что все это для него значит! Как она могла с ним так бесцеремонно…