Она металась от горя. Таящаяся в нем жестокость желала ей самого сурового наказания, но нежная, любящая сторона его души растрогалась. Ему захотелось убить того мерзавца, который ее опоганил.

– Кто это сделал? Он тебя обидел?

– Это была ошибка. Я была совсем девочкой, ничего не знала. Думала, нужно… я ничего не знала.

Ошибка невинной девочки, в которой та теперь так жалобно раскаивается, еще больше смягчила его сердце. Но злость и отвращение словно существовали сами по себе. Он потратил свою невинность на женщину, которая свою отдала другому, и теперь ему мерзила ее нагота, внушал отвращение ее запах. Расс жалел, что уехал из Лессер-Хеброна. Он спустил ноги с кровати, наскоро оделся.

– Пожалуйста, не злись на меня, – уже спокойнее сказала она.

От злости он лишился дара речи.

– Я ошиблась. Я часто ошибаюсь, но не насчет нас. Пожалуйста, если сможешь, постарайся меня простить. Я хочу стать твоей женой. Я хочу стать твоей навеки.

Ему хотелось того же. Кипящая в нем досада выплеснулась всхлипом.

– Милый, пожалуйста, – сказала она. – Сядь ко мне, позволь мне обнять тебя. Мне очень, очень стыдно.

Он трясся от слез, разрывался между желанием и отвращением. Слезы вызвало непривычное для него чувство жалости к себе: казалось, до этой минуты он словно и не понимал, что он тоже человек, тот человек, который всегда рядом, человек, которого можно любить и жалеть, как он любит Бога и жалеет других людей. Охваченный состраданием к этому человеку, который страдал и нуждался в его заботе, Расс отпер дверь комнаты, выбежал из дома, прыгнул в “виллис” и проехал несколько кварталов. Остановился под кипарисом и вновь расплакался от жалости к себе.

Она послала ему два письма подряд, он даже их не открыл. Женщина, которую он любил, никуда не делась, но ее будто бы спрятали от него: их разлучил ее же поступок. Точно его Мэрион заперли в другой Мэрион, которую он не знает. Ему казалось, он слышит, как его милая Мэрион взывает к нему из темницы. Нужно прийти и спасти ее, но он боялся другой Мэрион – боялся, что это она написала письма.

С тех пор как они познакомились, он почти не молился. Теперь, вернувшись к молитве, он выложил все Богу и спросил, какова Его воля. Первым пришло осознание, что Господь требует простить ее. Пытаясь втолковать Богу, почему он так зол, Расс осознал, что оскорбление, нанесенное ему Мэрион (она постеснялась раньше рассказать ему о замужестве), ничтожно и что его жестокосердие – оскорбление более страшное. Тут он осознал и второе: несмотря на свои сомнения и свободомыслие, он оставался меннонитом. В душе он верил, что однажды привезет Мэрион домой, и даже если они не осядут в Лессер-Хеброне, он получит родительское благословение. Теперь же ее развод убил всякую надежду на это. И причина его глубокого разочарования заключается не в ней, а в его родителях, потому что он так и не порвал с ними. Он злится, потому что ее развод поставил его перед трудным выбором.

Он был не готов к этому выбору, боялся прочесть ее письма, а потому написал единственному человеку, который, возможно, поймет, в каком затруднительном положении он очутился. Видимо, дед ответил незамедлительно, потому что ответ прибыл в лагерь через восемь дней. Клемент дал Рассу неожиданный совет.

Тебе не обязательно на ней жениться – поверь, назавтра все равно взойдет солнце. Наслаждайся тем, что есть, а как дослужишь, решишь, что делать дальше. Если не передумаешь, всегда успеешь жениться, но молодые люди редко знают свое сердце. Твоя девушка уже совершила эту ошибку: насколько я понял, такая не пропадет. Чистое золото – захочешь, будет твоею. И если она не в положении, то нет и причины спешить.

Годом ранее Расс встревожился бы, что распутство, подобно раковой опухоли, подточило моральные принципы Клемента. Теперь же он чувствовал лишь духовное родство с дедом. Тот был прав во всем, кроме одного: Расс знал свое сердце, и оно принадлежало Мэрион. Но дальше дед писал вот что:

Что же касается твоих родителей, вряд ли они простят тебя, если ты женишься на ней. Твой отец думает не о Спасителе, а о том, что скажут люди. Проповедует любовь, а сам долго таит обиду. Мне ли не знать его мстительного сердца! Твоя мать хорошая женщина, но спятила на Иисусе. Так глубоко верует, что кричи ты хоть во все горло, она тебя не услышит. Она молится за тебя и воображает, будто любит тебя, но любит она только Иисуса.

Перечитывать письмо Рассу не понадобилось – ни тогда, ни потом. Каждая строчка с первого раза отпечаталась в его памяти.

То, что в Библии называется словом “радость” и родственными ему – радостный, радоваться, рад, – которые встречаются в тексте так часто, Расс познал на следующий день, когда вернулся в дом дяди Мэрион. Радость была в его безоговорочной капитуляции перед нею, радость в том, как он покаялся в жестокосердии, радость в ее прощении, радость в освобождении от сомнений и упреков. Сколько раз он читал слово “радость”, еще не ведая, что оно значит? Радость была в том, чтобы заниматься с нею любовью в грозу, и в том, чтобы не заниматься любовью, радость в том, чтобы просто лежать и смотреть в ее бездонные темные глаза. Радость в первой совместной поездке в Дине Бикейя, радость при виде Стеллы на коленях Мэрион, радость в нежности Мэрион к детям, радость при мысли, что он даст ей ребенка, радость в пустынном закате, радость в захлебывающемся звездами небе, радость даже в бараньем рагу. Радость в приглашении Джорджа Джинчи отужинать с ним, радость взглянуть на Мэрион глазами Джинчи. Радость, когда она впервые взяла в рот пенис Расса, радость в ее распутстве, радость в жалкой его благодарности, радость в том, что эта благодарность скрепила уверенность: он никогда ее не оставит. Радость в подтверждающей это боли разлуки с Мэрион, радость воссоединения, радость совместных планов, радость в перспективе закончить образование, догнать ее, радость в неизвестности того, что будет потом.

Радость длилась до тех пор, пока они в последний день его службы не поженились в здании администрации Флагстаффа, свидетелями были Джордж и Джимми. Расс и Мэрион оставили прежние веры и искали новую, которую смогли бы разделить, но пока список их пустовал, и обвенчаться им было негде. Расс счел себя обязанным в тот же день написать родителям и не стал подслащать пилюлю. Он объяснил, что Мэрион уже была замужем и что возвращаться в общину он не собирается, но хотел бы привезти жену в Лессер-Хеброн и познакомить с родителями.

Отец ответил коротко и желчно. Он опечален, но совершенно не удивлен, писал он, что Расса поразила напасть, коренящаяся в прочих членах семейства, и ни у него, ни у матери Расса нет желания знакомиться с Мэрион. Ответ матери оказался более длинным, полным муки и рассуждений о ее ошибках, но смысл заключался в том же: она потеряла сына. Не отвергла (как указала Мэрион, всегда принимавшая сторону Расса), а потеряла.

Разрыв подтвердил правильность его выбора – стыд и позор тем, кто не хочет знакомиться с самой замечательной женщиной в мире, – и он восхищался браком с Мэрион, восхищался тем, что она всегда с ним и за него. Однако после того, как родители от него отказались, в глубине души его затаилась тень. И тень эта была вызвана не сомнением и не виной. Скорее осознанием того, что он потерял, когда обрел Мэрион. Он порвал с Лессер-Хеброном, но не избавился от мыслей о нем. Расс ловил себя на том, что скучает по маленькой ферме матери, по дедовой кузне, по вечности одинаковых дней, по праведности общины, чья жизнь строилась без компромиссов вокруг Слова Божия. Он понимал, что отец – человек глубоко ущербный, что строгость его компенсирует слабость характера и что мать действительно в каком-то смысле спятила. Но все равно втайне восхищался ими. Их вере была присуща крепость, которой так не хватало его собственной.