— Именно по всем этим причинам, — ответил он. — По всем, что ты назвала.

Когда ранним утром Федерика вернулась, Торквилл уже ожидал ее. Он заключил ее в свои лживые объятия, но она не почувствовала ничего, кроме оцепенения, и не увидела перед собой ничего, кроме черного тумана сомнений.

— С тобой все в порядке, малютка? — спросил он, поглаживая ее волосы. — Ты выглядишь измученной.

— Это было очень печально, — ответила она, качая головой и стараясь не смотреть ему в глаза.

— Я скучал без тебя, — сказал он. — Без тебя я почти не могу заснуть.

Федерика натянуто улыбнулась.

— Мне нужно принять горячую ванну, — пробормотала она, выскальзывая из его рук.

— И массаж, — предложил он.

— Нет, думаю, что ванны будет достаточно. — Она вздохнула, освобождаясь от туфель и сумочки.

— Я хочу стереть твои страдания, — сообщил он и последовал за ней по ступеням. — Я точно знаю, как улучшить твое настроение.

Федерика содрогнулась.

Торквилл приготовил для нее источавшую пар ванну с лавандовым бальзамом и сидел рядом с ней, пока она смывала с себя воспоминания о Сэме и свою ностальгию. Он сообщил, что намерен отправиться с ней в долгий и жаркий отпуск на Маврикий. — Ты расстроена, любимая, и, без сомнений, тебя одолевают тревоги, — сказал он.

Федерика ощутила приступ паники, перехвативший ее горло и затруднивший дыхание.

— То, что тебе нужно, это расслабляющие каникулы под горячим солнцем. Мы сможем там целыми днями заниматься любовью.

— Да, — хрипло ответила она, хотя высказанная идея вызвала у нее приступ отвращения.

Отклонив его повторное предложение массажа, она стала одеваться, но он продолжал настаивать.

— Боже, ты так напряжена, — заявил он, поглаживая ее плечи. — Видишь?

— Но со мной все нормально, — сопротивлялась она.

— Ложись.

— Я в порядке, Торквилл, прошу тебя.

— Малютка, я лучше знаю, что для тебя лучше, разве не так? — заверил он, подталкивая ее к кровати. — А теперь расслабься и разреши мне снять с тебя все накопившееся напряжение. — Она нерешительно легла на живот в обнаженном виде и поскорее закрыла глаза, опасаясь, что если будет держать их открытыми, то расплачется. Его сильные руки нанесли на кожу порцию лавандового масла и начали разминать застывшие мышцы плеч и шеи. В комнате было тепло, и ванна тоже ее согрела. Вскоре его умелые действия сделали свое дело, и она почувствовала, как тело расслабляется помимо ее воли. Ее сознание освободилось от мыслей о Нуньо, о семье и ее разговоре с Сэмом и сосредоточилось на приятных ощущениях, вызываемых движениями его пальцев по телу. Она балансировала на зыбкой грани между медитацией и сном, когда ее чувства были встревожены внезапным изменением положения.

Одним быстрым движением он раздвинул ее ноги и навалился на нее, проникая в самую глубину естества и резко возвращая ее в состояние бодрствования. Он распоряжался ее податливым телом жестко и эгоистично, будто чувствуя, что теряет контроль. Она открыла глаза и зафиксировала их в одной точке на стене, ощущая, как потихоньку тает ее любовь к нему. Затем произошло совершенно странное со бытие. Она ментально отделилась от своего тела, будто все происходило не с ней и будто кто-то другой беспомощно распластался на постели. Ее разум вернулся назад в Чили, снова в Качагуа, на теплый и мягкий песчаный берег, а море гипнотизировало и умиротворяло, растворяя в своих глубинах ее проблемы и унижение.

В последующие бессмысленно прошедшие месяцы шкатулка с бабочкой превратилась для нее в единственный источник утешения. Она открывала ее, чтобы убежать от своей несчастливой жизни, перечитывала письма отца и улетала далеко-далеко в своих воспоминаниях, вызываемых магией необычных сверкающих камней. По мере того как секс Торквилла становился все более грубым, шкатулка с бабочкой превращалась для нее в жизненную необходимость. Она стала единственным источником, дававшим ей поддержку.

В тот момент, когда Федерика ощущала себя в нижней точке своего падения, она получила анонимную записку, брошенную кем-то прямо в ее почтовый ящик, минуя почту, будто послание с небес.

«Ты обретешь подлинную свободу, когда дни твои будут наполнены заботами, а ночи желанием и страданием. И тогда, несмотря на то что эти проблемы опутают твою жизнь, ты восстанешь над ними, обновленная и свободная».

Она перевернула листок в поисках каких-либо указаний относительно автора, но ничего не обнаружила. Только лист белой бумаги с напечатанным на нем текстом. Тогда она еще раз медленно прочитала записку, вдумываясь в каждое слово. Тот, кто послал ее, хочет ей помочь — это очевидно, но в то же время предпочел остаться неизвестным. Существовала только одна личность из всех, кого она знала, у которой были причины скрывать свое имя. Ее сердце учащенно забилось, наполняя вены адреналином и медленно пробуждая чувство печали.

Рамон Кампионе. Эти слова мог написать только ее отец. Как это похоже на него — послать анонимное письмо. Он никогда не сообщал о своих намерениях и всегда появлялся неожиданно. Это сводило с ума ее мать, но это был его неповторимый стиль жизни. И содержание послания полностью соответствовало его стилю. Она стала припоминать его рассказы, порой мистические и зачастую несущие в себе зерна чего-то возвышенного. Построение фраз напоминало его поэзию, но, прежде всего, это была его философия. Он всегда был выше забот и печалей, так высоко, что они его уже больше не касались. Его не трогали даже заботы и нужды собственной семьи, которые отдаляли ее от него. Он просто предоставил ей возможность отдалиться. Когда-то он заботился о Федерике. В сущности, были времена, когда она верила, что его любовь будет безоговорочной и вечной. Но ее ожидало разочарование, лишь горькое разочарование. Быть может, сейчас она получила предварительную заявку, в которой он просит о прощении? Возможно, он пытался таким образом как-то пояснить свои поступки и беззаботное поведение. Но ведь она не видела его уже долгие годы. Почему же он внезапно о ней вспомнил? Где он? Каким образом мог узнать о ее несчастье? И почему его это беспокоит?

Позже, лежа в темноте рядом с мужем, становившимся с каждым днем все более чужим для нее, Федерика думала о записке, спрятанной на дне заветной шкатулки. Отец проявил о ней заботу. Он не прислал бы этот листок, если бы не беспокоился о ней. Он узнал, что она страдает, и решил помочь. В этих строчках присутствовало ясное указание. Она должна подняться над своими проблемами. Фокус состоял в том, чтобы не дать им пригнуть ее к земле, завладеть ею, и ключ к их решению лежал в ее сознании. Причина ее несчастий состояла в том, что она позволила жизненным неурядицам парализовать волю. Впервые за время замужества Федерика ощутила прилив вселяющего уверенность возбуждения, предприняв первые осторожные шаги по овладению ситуацией. Она устала выступать в качестве жертвы — наступила пора твердо встать на ноги. Она решительно настроилась соблюдать диету, ходить в тренажерный зал и восстать над своими проблемами, обновленная и свободная. Но главное — теперь она уже не была в одиночестве, снова ощутив ласкающий луч солнца на лице и согревшись в любви своего отца.