Охотница Ясеня застонала от боли. Каспар был рад – значит, согревается. Женщины снежного народа хлопотали над Изеллой и Придди и уже успели раздеть их, оживленно болтая и сплетничая над хрупкими телами гостий. Им выдали по легкой кожаной тунике – в теплом жилище ничего более солидного и не требовалось. Мужчины откровенно таращились на Изеллу, выпучив глаза и открыв рты.

Ночь и следующий день пролетели как во сне, под стоны и завывания ветра в высоком узком дымоходе над очагом. Каспар нервничал, как там на этом ветру их чудесные кони, но после того, как он заржал по-лошадиному и показал наверх, один из мужчин успокаивающе толкнул его – лежи, дескать, не дергайся, и нарисовал картинку. Юноша уяснил, что коням построили укрытие из снега и чем-то кормят, однако, чем именно, он даже вообразить не мог.

Каспар расслабился. Аппетит вернулся к нему, и юноша, можно сказать, зубами прогрыз себе путь сквозь огромные ломти мяса, что аборигены готовили над огнем. Каждому досталось по куску, которого, по представлениям молодого воина, запросто хватило бы человек на пять-шесть. Разговаривать с этими людьми он по-прежнему не мог, но мало-помалу научился преодолевать эту проблему, рисуя картинки на покрытых сажей стенах или указывая на рисунки, которые дикари изображали на внутренней поверхности шкур и обвешивали ими все стены.

– Кит! – воскликнул юноша. – Это же китовое мясо!

И откуда только посреди тундры могло взяться китовое мясо? После того как аборигены показали ему несколько грубых набросков, он понял, что они охотились на диких яков и огромных белых медведей, а шкуры продавали китобоям в обмен на еду и ворвань. Каспар ткнул пальцем в странную картинку, изображавшую корабли с необыкновенно высокими носами. Матросы с этих кораблей на рисунке гарпунили китов.

– Пожалуйста, отвезите меня к ним, – дрожащим голосом взмолился он.

Ведь здесь изображены корабли, а ему так нужен корабль, чтобы вернуться домой!

Дикари усиленно закивали, и Каспар задумался, поняли ли они хоть слово. Он показал на китобоев снова и постарался жестами втолковать, что хочет уплыть на этом корабле. Дикари поглядели на него, как на помешанного, и, пожав плечами, завыли, подражая ветру. Каспар слишком устал, чтобы спорить. Он откинулся к стенке и улыбнулся сквозь слезы. Несколько дней назад юноша был уверен, что и сам он, и все его спутники обречены на смерть. Думал, его милое дитя замерзнет насмерть на макушке мира. И вот Изольда, заливисто смеясь, играет перед огнем с Придди, живая и здоровая. А значит, остается и надежда.

Впервые за много дней он вновь обратил внимание на Изеллу. Охотница наелась, ее странная серебристая кожа вновь сияла, глаза горели. Юноша снова подивился, и как это сумел отказаться от ее предложения. Мужчины из снежной деревни мгновенно выделили красавицу из остальных гостей и теперь, когда она стала чувствовать себя лучше, пара-другая юнцов так и норовила подобраться поближе. Подойдя к дочери Ясеня, Каспар покровительственно обнял ее за плечи.

Она улыбнулась, потом засмеялась.

– Я же говорил, мужчины вашего племени не могут устоять против меня.

Каспар глупо ухмыльнулся.

Народ снегов мало-помалу стянулся к покрытым мехом скамьям, что образовывали круг по периферии комнаты, и завели низкую, протяжную песнь, полную визгов и всхлипов, зато очень мелодичную. До Каспара постепенно дошло, что они поют песню ветра.

Пение убаюкало юношу. Следующие тринадцать дней и ночей путники провели в подснежном жилище. Каспар каждый день просил отвезти его к кораблям, но каждый раз наталкивался все на ту же реакцию. Толстые низкорослые жители тундры твердили что-то невнятное и зазывали, подражая ветру. Разочарованный, молодой воин проводил целые дни, возясь с Изольдой и обучая своих спутников начаткам бельбидийского, в котором они продвигались довольно бойко, ибо язык их континента не так уж сильно от него отличался. Проснувшись же на четырнадцатый день, Каспар понял: что-то изменилось.

Душераздирающие завывания ветра в дымоходе затихли. Северяне уже проснулись и деловито собирались в дорогу. Каспара и его спутников замотали в толстенные шкуры. Даже Трог, над тонкой шкурой которого дикари все время смеялись, был обернут, а лапы его перевязаны, чтобы защитить нежные подушечки. Выбравшись наверх, в яркий хрусткий мир, молодой воин и его товарищи обнаружили там коней, а жители снегов свистом подозвали псов, что все это время терпеливо поджидали хозяев на поверхности. Собаки возбужденно подтявкивали и скулили, пока их запрягали в сани, а Каспар гадал, как же они так стойко переносят холод.

Скача вслед за санями на золотистом скакуне Иномирья и спрятав Изольду за пазуху в уютном меховом конвертике, молодой человек поражался еще и скорости, какую развивали эти псы. К вечеру вдали, нарушив однообразие заснеженного белого мира, показалась ярко-зеленая морская гладь.

Скоро процессия уже стояла над вместительной естественной гаванью, где болтались на якоре пять кораблей. Как и китобои на рисунках в снежной деревне, суда отличались высокими носами и острой кормой. Один из этих кораблей отвезет их на родину…

У Каспара сжалось сердце, на глазах, что болели от постоянной необходимости щуриться – слишком уж ярко отражалось солнце от хрустального снега, – выступили слезы.

– Изольда, – пробормотал он, – мы едем домой.

Посланец Тудвала громко сопел у огромных дубовых дверей, что вели в манор Бульбака. Король Рэвик избрал поместье себе под командный пункт за близость к баронству Торра-Альты.

– Мне велели вернуть вам послание, – заявил гонец с характерным кеолотианским акцентом, втаскивая в зал тяжелый мешок.

Мышцы на толстых руках вздулись от натуги.

Сердце Халя подкатило к горлу. Один из людей Рэвика заглянул в мешок и с пронзительным воплем выронил его на пол и в ужасе убежал.

Халь шагнул вперед. Открывать мешок одной рукой было неудобно, но юноша кое-как справился. И сглотнул, преодолевая дурноту.

– Унесите это. Пусть несчастных похоронят и благословят по обряду, – распорядился он, передавая мешок стоящему рядом солдату.

– Что там? – осведомился король Рэвик, приподнимаясь из-за стола в парадном зале Бульбака.

– Вы не захотите этого знать, – заверил молодой воин.

– Я король и должен знать.

– Головы, – лаконично отозвался Халь. – Головы гонцов.

Большинство несчастных были моложе его. Война есть война, но это уже чересчур!

Король сморгнул, однако ястребиное лицо его осталось твердым.

– Продолжай, добрый человек, – кивнул он Халю.

Тот быстро отдал честь и, наконец-то выдворив Пипа из комнаты – юнец стал до возмущения непочтителен теперь, когда нелегкое положение сплотило всех дворян в единый крепкий узел, – вернулся к брату. Бранвульф сидел перед самым огнем, накрытый теплым медвежьим плащом, но все равно дрожал. Однако хотя бы голос его вновь приобрел силу, и барон явно лидировал в спорах. Обсуждали тревожные вести, доставленные сыновьями Бульбака, и гнусного зверя, что втащили они во двор манора. Однако скоро все замолчали: король Дагонет поднялся из-за стола, дабы побеседовать с одним из своих посланцев, который, запыхавшись, вбежал в комнату.