Теперь Эльга знала все. Отпустив вестника отдыхать, она еще долго сидела одна, пытаясь побороть гнев и растерянность, успокоить мысли. Никакой свадьбы не будет! Это она знала точно и не шевельнула бы пальцем даже под угрозой полного разрыва с сыном. Но и ему не пойдет на пользу проклятье матери. А ей придется его проклясть, как бы она его ни любила, отсечь гниющую ветку, пока не сгнило от нее все дерево рода. Сейчас, когда она было перевела дух, держава Русская опять оказалась под угрозой из-за ссоры тех, на ком держалась – доблести и мудрости, отваги и опыта.

«Хочешь, я ее задушу?» – не так давно сказал ей Мистина. Не напрасно ли она тогда не ответила «да»? Доводы рассудка от упрямого молодого князя отскакивают, как горох от стены.

Оставалась еще одна надежда. Потянуть время – а там княгиня сможет побить судьбу тем же оружием, каким та нанесла ей этот нежданный удар.

* * *

Перемена в Малуше, так поразившая Святослава, произошла, конечно, не в тот день, когда он ее заметил. Она подготавливалась больше года – пока Малуша, взрослея, постепенно осознавала, кто она такая и куда ей идти. Тонкий белый поясок лишь завершил начатое, но теперь возврат к прошлому был невозможен. О том говорило даже имя, которым Святослав теперь ее звал – Малфредь. Это имя было дано ей при рождении и показывало, что она ведет свой род не только от полянских и деревских князей, но и от конунгов Хольмгарда. Вернув ей это имя, Святослав стер унизительное прошлое, вернул ей то, что было им же отнято десять лет назад.

От Горины они поехали назад, на восток. Можно было продолжать гощение, но тогда Святослав не успел бы вернуться в Киев до Карачуна – они и так забрались слишком далеко на запад, у них едва достало бы времени вернуться. Поэтому они просто ехали к Днепру через междуречье Рупины и Роси, останавливались в полянских городцах, пировали там с местными старейшинами, собирали «сорочки», принимали дары и двигались дальше. От устья Роси поехали по Днепру вверх, до Киева. Везде Святослав говорил о Малуше, как о своей жене. Он не скрывал, кто она такая, и люди дивились этому неожиданному союзу. Одни радовались, надеясь, что теперь, когда Володислав деревский мертв, а его дочь стала женой киевского князя, вражда полян с древлянами утихнет; другие смотрели недобро, считая даже за обиду, что Святослав сажает рядом с собой древлянку. «Это что же, теперь она княгиня наша будет? – с недовольством спрашивали поляне у гридей. – Деревского роду жена? Это же они – верх теперь над нами взяли, что ли? В ратном поле не вышло – на постельнике отыгрались?»

Но Святослав к ворчанию не прислушивался, а Малуша ничего не замечала. К ней пришло то счастье, о котором она мечтала столько лет. Она обрела волю, Святослав полюбил ее и взял в жены; Горяна уехала из Киева навсегда, место хозяйки за его княжеским столом освободилось и ждало ее. Малуша уже видела себя не просто его женой, но молодой княгиней – ее высокий род тому способствовал, а положение больше не препятствовало. Никогда в жизни грудь ее не дышала так глубоко и вольно. Эта темная пора, самые короткие дни года, были полны для нее жара любви и счастливых надежд; она жалела лишь о том, что никто из рода ее – отец, мать, дед – не видят ее сейчас и не могут разделить ее радости и чести.

Каждое утро она просыпалась с боязнью, что это счастье ей лишь приснилось.

В Киев они приехали поздно вечером. Толпы народа собрались встречать князя – везде горели факелы, освещая удивленные и радостные лица, раздавались крики. Малуша ехала среди дружины, позади Хольгера, телохранителя – сама она еще слишком плохо справлялась с лошадью, ведь ее не учили ездить верхом. Из народа мало кто ее заметил, но она чувствовала себя не так, как прежде, когда оружники Эльги возили ее на торг или в церковь. Теперь она проезжала по стольному городу как госпожа.

Княжий двор, куда она раньше наведывалась изредка, навестить свою тетку Горяну, вместе с Эльгой, реже – одна, сейчас показался ей новым – ведь теперь это был ее собственный дом. Святослав велел ей устраиваться в «Малфридиной избе», где раньше жила Горяна – в старой княжьей избе он жил со своими телохранителями. К счастью, Горяна забрала не все свои пожитки, иначе было бы не на что лечь.

– Я ж матери передавал! – бурчал усталый и недовольный Святослав. – Что приеду с тобой. Что же она не приготовила ничего?

Малуша догадывалась, что Эльга могла не случайно, не по недосугу пропустить мимо ушей распоряжения сына. Княгиня не хотела этого брака и едва ли переменила свое мнение. Но это мало тревожило Малушу. Когда на ее стороне был сам Святослав, она не боялась даже его мудрой и славной матери.

– Успеем приготовить! – смеялась она, потирая озябшие руки возле горячей печки: жилые избы челядь протопила к их приезду. – Ты – князь киевский, все будет, как ты хочешь.

– А как я хочу? – Святослав подхватил ее и оторвал от пола.

– Как я хочу!

Смеясь, Святослав поцеловал ее. Теперь это уже была не мышь из поварни, ходячая подставка для блюд – это была женщина, которую он желал.

Наутро выяснилось, что никаких распоряжений насчет свадьбы Эльга княжьей челяди не передавала, ни о каких приготовлениях, кроме обычных, которые делаются перед пирами в честь солоноворота, тиуны и ключники не слышали. И за весь день Эльга никого не прислала – даже о здоровье сына спросить.

– Мы свадьбу на пиру первого дня справим, – сказал Святослав. – Чего два раза одно дело делать?

Малуша расширила глаза – в солоноворот не женятся. Но к чему спорить? Со Святославом она не боялась даже зимней тьмы и всех ее духов. Как он сказал – так и будет.

День прошел в суете – как всегда после возвращения дружины из дальней поездки. После дороги Малуша чувствовала себя очень усталой – хотелось лежать весь день и не шевелиться, но ликование и торжество, что наконец-то она вошла сюда как хозяйка, поддерживали в ней бодрость. Первым делом она затребовала все ключи – Святослав велел, чтобы ей все дали, – и отправилась осматривать припасы и хозяйство. Дело это было ей привычно, и она нашла, куда свои умения применить. Горяна хозяйством занималась мало – только чтобы не голодать, а мысли ее были отсюда далеко, и много накопилось всякого непорядка. За первый же день на новом своем княжеском хозяйстве Малуша так устала, что собралась спать, еще пока Святослав с отроками сидел в гриднице за пивом.

Когда она в последний раз проходила через двор, ворота отворились и во двор въехали три всадника. Фигура первого – рослого молодого мужчины – что-то ей напомнила, и вспыхнуло некое знакомое чувство: когда-то она уже следила за этой фигурой в седле, и тогда это зрелище ее радовало… К приехавшим подошли гриди с факелами, всадник наклонился, о чем-то спрашивая, отсвет огня упал на его лицо…

Торлейв! Пестряныч-младший, сын Хельги Красного! Снег на околыше шапки – это щипаный бобер, дорогой мех для высокородных, – снег на завитках светлых волос… Малуша не видела Торлейва несколько месяцев, а казалось – несколько лет; он вроде бы остался тем же, но как-то неприметно изменился… или изменилась она и теперь смотрела на него другими глазами?